День поминовения

И еще радость: Паша Букан получил письмо от отца.

Заведующая отвезла в райвоенкомат рукавицы и привезла материю, нитки, иголки. В военкомате ей велели дать для работы интернатскую швейную машинку. Начали шить по-настоящему.

Заведующая распорядилась сменить Паше Букану одеяло, деньги за испорченное с Маши не вычли: оно перешло в младшую группу. Ребята перестали называть Букана Букашкой, он доказал свое мужество.

А над всем этим реяло знамя сталинградской победы!

ЗНАК КРАСНОГО КРЕСТА Нонна Романовна

Из всей жизни с Алексеем она больше всего любила вспоминать первую встречу, начало любви. Думать хотелось о радостном, о том, что было до войны. Радостное теперь тоже задевало душу, но не так болезненно, как память о войне. Если подумать, и тогда не было легкой жизни, они познакомились в трудный год.

Прислали Нонну, восемнадцатилетнюю девчонку, только кончившую саратовское училище медсестер, в Заволжск, в районную больницу. Был тридцать третий год — засуха, неурожай, голод. Из деревень тянулись в райцентр голодающие за помощью. Одни умирали на дорогах, на улицах, другие попадали в больницу. Их лечили, старались поднять, вливали физиологический раствор, глюкозу, давали сладкий чай, костный бульон. Но еды и в больнице было мало, была она тощей. В городе в магазинах не было продуктов, изредка кое-что по карточкам. Затих, почти умер, истощившись, базар. Торговали на нем сметьем, полусъедобной ерундой. Продавали мучель — серовато-зеленую мучную пыль, оседающую внутри мельниц, продавали засоренное пшено, непорушенное просо с комочками земли, семена кормовых трав. Продавали не на вес, а столовыми ложками.

В Уральске, областном центре, открылся магазин Торгсина. Торгсин означало “торговля с иностранцами”. В магазине было все: мука, крупа, масло, сахар. И многое такое, о чем тогда никто и не думал, например, икра. Продукты продавались только на золото и серебро, не на деньги.

В витринах Торгсина была выставлена всякая еда. Мука, рис и сахарный песок насыпаны в белые мешочки с завернутыми краями, желтое сливочное масло и розовое сало лежали в глубоких фаянсовых блюдах, а икра и селедка — в белых бочоночках. На тоненьких цепочках сверху спускалась табличка: “Только на золото и серебро”. Над прилавком приемщика драгоценных металлов с тончайшими весами и набором медных гирек-разновесов укреплена таблица с пересчетом драгоценных граммов на рубли и обозначением цены продуктов.

У витрины прогуливался милиционер и всегда стоял народ. В магазин заходили немногие, иностранцев среди них не было.

Сестер и врачей кормили в больнице, еда была хилая, порции маленькие, хлеба давали по четыреста граммов. Нонне, как и всем девчатам, постоянно хотелось есть. Те, у кого было золото или серебро,— брошка, колечко, браслет или серебряная ложка, захваченная из дома,— несли свои ценности в Торгсин. Потом устраивали сытный ужин на всех — они жили при больнице, коммуной,— а через день-два снова мечтали о хорошей еде.

В больнице ждали обещанного из Москвы молодого хирурга. Здешний хирург, пожилая женщина, плохо справлялась с полостными операциями. А у голодающих часто делался заворот кишок, гнойный аппендицит. Люди ели несъедобное: лепешки из лебеды и коры с примесью глины, но и такой замечательный продукт, как жмых, тоже бывал причиной “острого живота”.

Больница была переполнена, многие лежали в коридорах. Чем больше становилось больных, тем меньше делались порции, слабее питание. Работать приходилось много, не считаясь со временем и силами.

Нонна была худая, постоянно голодная. Но голод, ее собственный и страшный смертельный голод вокруг, не гасил ее природной живости. Нонна носилась по больнице в мужских тапках, и, заслышав издали их шлепанье, больные начинали стонать и звать: доченька, сестрица, Ноннушка . Все хотели иметь дело именно с ней. У нее, считалось, рука легкая, особенно на болезненные внутривенные вливания.

Было у Нонны золотое колечко с бирюзой, мамин подарок, память о ней. И Нонна его берегла, не хотела отдавать. Что-то около килограмма риса да ста граммов масла сулило это колечко. Такие пустяки! Стоит ли отдавать за них мамино кольцо? Но все чаще и чаще мерещился Нонне круто сваренный рис, желтый от масла. Впрочем, неплох и рисовый густой суп на больничном бульоне. А рисовая размазня с маслицем? Но дело было не только в мечтах на пустой желудок, но и в девочках-товарках — они ее угощали, то одна, то другая. Не часто, мало у кого было что снести в Торгсин. А у нее было колечко.

И Нонна не выдержала: попросила выходной день, столько их накопилось, не взятых, и свезла колечко в Уральск. Возвращались днем на попутном грузовике. Аккуратный кулек с рисом и кусочек масла, сто пятьдесят граммов, завернутый в пергамент, были увязаны в больничную белую салфетку, чтобы, Боже сохрани, не растрясти, не рассыпать.