День поминовения

Она была очень строгая к вере — чтобы все, как положено, сполнять. Боялась я ее, ходит с клюкой, стучит. Страшная! Борода да еще и волосы из ноздрей. Ужасть! Дома-то ее не больно слушали, вот она и взялась за меня — видит, девушка молитвенная и в церкву по пути.

Вася был нашим соседом. Семья большая, с ним десятеро детей. Жили они небогато, скорей, даже бедно Мать моя говорила, что они ленивые: столько рук — можно бы и подняться. Отец отвечал: рук, дескать, много, да и ртов немало. Одной землей не проживешь, нужно и рукомесло иметь.

Отец Васин, Пичужин, был плотник, и хороший, а сыновья Пичужины ничему не наученные, кроме крестьянского дела. Зато погулять любили: трень-брень на балалайке да тюли-люли на гармошке, вот все умение

Девушка я была тихая, несмелая, от парней отворачивалась, на гуляньях на круг плясать не выходила, но петь вместе со всеми любила. Голосу сильного не было, однако пела чисто.

Зналась я только с двумя парнями, соседями своими,— Васей и Сашей. Вася по одну, Саша по другую сторону от нас. Василий был красивый, рослый, лицом немного на цыгана похожий, плясать и гулять любил. Как говорится — удалой парень. А Саша тихий, вроде меня, и был он мне по нраву. Когда у нас школу открыли, мы вместе пошли, большие уж были, но Вася был старше, раньше учился, а где — не знаю. Недолго. Грамотным был, но читать не любил, книжки у него не водились. Зато как начались футболы да всякая физкультура, то всюду был первый, а как сделался комсомольцем, то стал даже главным по физкультделу у нас на селе.

Пристал ко мне Вася, можно сказать прилип, присох, и ходит, и ходит за мной, а то под окошком станет и окликает: “Выдь, ну выдь на минутку”. Я ему: “Не могу, я работаю”. А он: “Ну хоть выгляни”. Не знаю, чем я его так взяла. Красоты во мне не было. Коса была хорошая, до колен, светлая, глаза голубые. Отец мне, бывало, напевал: “Ах, глазки, глазки голубые... ” Беленькая была, солнце меня не брало. Мать говорила — на Снегурку похожая, белая как кипень.

Стоило мне со двора пойти, как Вася за мной, будто меня караулил. А Саша, тот издали смотрит, глядит и глядит, а подойти не смеет. И я на него гляжу и тоже не смею. Совсем его Васька от меня оттеснил. Как вечером с улицы идем, то всегда втроем. Саша молчком, а Вася с шутками и прибаутками. Постоим у моей калитки, они вроде пережидают, кто раньше уйдет, а я повернусь да и пойду — спокойной вам ночи!

Однажды Вася меня на улице догнал и говорит: “Лиза, выходи за меня замуж”. А я ему: “Не собираюсь я замуж, не думаю даже, мне и дома неплохо”. И правда, как вспомню дом, отца, мать, сестру свою Глашеньку, так мне и по сей день жалко-жалко той тихой светлой жизни. Ушла я из нее будто не своей волей и более никогда так не жила.

И раньше я по дороге в церкву часто с Васиной бабкой встречалась, а тут она будто ждет-поджидает, я из калитки, она из калитки с клюкой и, если я затороплюсь, будто ее не вижу, окликнет: “Погодь”,— чтобы идти вместе. Раньше она меня все по божественному наставляла, спрашивала, как молюсь да как крещусь, пальцы так ли складываю да не забыла ли, какой сейчас пост и какого святого нынче день. Теперь же пошли другие речи. Про Васю — какой он хороший, к родным приветный, братьев-сестер не обижает, отцу-матери не перечит, ее, бабку, почитает. Слушаю ее, а про себя думаю: ну да — не перечит, в комсомол вступал, небось у родителей да у бабки не спрашивался. У нас тогда комсомольцев мало было, наперечет. Ему надо было против Бога да против церкви говорить, учить людей жить по-новому и от всего старого отвыкать. Вот, думаю, Васенька, как ты дома управляешься с этой работой, бабку свою учишь иль нет?

А тут она меня стала уговаривать за Васю, такая бабушка настырная — говорит и говорит. Выходи, мол, за него, не пожалеешь, он вот как тебя любить будет, на руках носить, парень-то какой, да за него любая девка рада выйти, вот и дождешься, отобьют его у тебя.

Слушала я молчком, а то вдруг мне надоело, и я сказала: не люблю, мол, его и замуж выходить не тороплюсь.

Она как озлилась! Клюкой стукнула, остановилась и давай меня отчитывать. Какая, говорит, девушка, истинно в Бога верущая, та не про любовь должна думать, а чтобы божью волю сполнить. Замужество, говорит, дело святое — семья, дети. Муж тебя любить будет, а тебе надо любить только Господа нашего Иисуса Христа и никого более, да еще Богородицу и святых отцов, а из них пуще всех Савву преподобного, что Звенигородский монастырь поставил в защиту от врагов-супостатов. И еще сказала: девушка должна замуж идти в полной чистоте, пока еще до нее и рукой никто не касался, и чтоб она даже и в помыслах ничего такого не держала. Вот это и есть долг верущей девушки перед Богом.

Стала я раздумывать над ее словами: а может, и правда Богу угоднее буду, если выйду не по любви, а по долгу.

Глупенькая была, чисто дурочка! Потом поняла: оплела, заговорила меня старуха. Глазищи свои на меня как вытопорит, зрачки в зрачки как уставит и завораживает, заморачивает, чтобы, значит, по ее воле было сделано.