Он подошел ближе. Несмотря на убогие тряпки, несмотря на эту жуткую бессонную ночь, трупы и угрозы, Ивана благоухала все тем же смешанным запахом — лаванды и грудного молока. Иными словами, чем-то растительным и детским, полной противоположностью того, что она собой представляла: сорок три кило враждебной силы, типичный продукт зоны, девушка, державшая револьвер под подушкой.
Он еще раз коротко изложил ей свой сценарий событий. Допрос Поля Парида. Убийство, совершенное человеком с углем. Обрушение свода — дело рук Посланников — с целью замаскировать криминальную причину смерти Самуэля.
— Может, вы преувеличиваете?
Вместо ответа он показал ей снимки скрытых фресок. Потом рассказал историю Отто Ланца, наставника секты, который проводил ночи в часовне Святого Амвросия, расписывая ее своды. Вот где крылась тайна.
— Ничего не понимаю, — сказал Ивана. — С одной стороны, вы утверждаете, что эти потолки имеют кардинальное значение для Посланников. С другой — что они, не колеблясь, разрушили свод.
— Вот именно. Им было важнее всего замаскировать умышленное убийство Самуэля, и я начинаю думать, что за ним они скрывают еще кое-что, неизмеримо более важное.
— Что же именно?
— Вот это я и хочу выяснить.
Ивана машинально подняла глаза к окнам, витражи которых были сейчас заменены листами пластика. Эта завеса не позволяла определить, начался ли рассвет.
— У вас часы есть?
— Пять сорок пять.
— Мне пора возвращаться.
— Даже речи быть не может. Это второе, что я хотел тебе сказать. Ты пойдешь со мной.
В голосе Иваны звучала бесконечная усталость:
— Мы уже это обсуждали.
Ньеман старался подавить раздражение — он исчерпал все доводы, которые могли убедить Ивану. Прожектора отбрасывали на пыльные плиты пола причудливые тени, и они еще больше усиливали сходство этого места с театральной сценой.
— Послушай меня, старушка: тебе пока просто дали отсрочку. Ты это понимаешь? Когда они решат тебя сцапать, они это сделают, но мы уже не сможем им помешать.
— Сбор винограда заканчивается. И я нюхом чую: здесь должно что-то произойти.
— Что именно?
— Не знаю. В последнюю ночь они разведут гигантский костер и будут сжигать все, что осталось от работы, — ветки и побеги лозы, инструменты и одежду сезонников. А на следующий день — молиться под дождем из праха.
— Супер! И что из этого?
Ивана шагнула назад и оперлась о каменный алтарь, временно отодвинутый в глубину нефа. Казалось, она ищет опору для своего вывода:
— Именно в этот момент убийца выйдет из леса. Я в этом уверена. Озарение постигает не только вас. Я тоже…
Девушка вдруг осеклась, вздрогнула и посмотрела вниз.
— Что с тобой? — спросил Ньеман.
Ивана молча указала направо, на нижнюю часть каменной глыбы. Ньеману понадобилось одно мгновение, чтобы разглядеть то, куда был направлен ее палец, — из-под края пластиковой завесы торчали — точно в мультфильме — две ноги, обутые в ботинки, какие носили Посланники.
Ньеман бросил Иване пару латексных перчаток и натянул свои. Они нагнулись одновременно. Между алтарем и стеной оставалось узкое пространство — как раз для трупа, вот труп-то там и лежал. Более того, если уж говорить конкретно: труп человека, хорошо знакомого обоим полицейским, — Якоба, собственной персоной.
— Помоги мне! — скомандовал Ньеман.
Ивана не двигалась; казалось, она окаменела.
— Да помоги же, черт возьми!
Наконец девушка подошла к Ньеману, который силился отодвинуть алтарь от стены. В конце концов тот повернулся на сорок пять градусов, с замогильным скрипом оскверненной святыни. Майор отошел, чтобы взять один из прожекторов и направить его свет в место их мрачной находки.
И тогда они увидели.
На первый взгляд, никакой смертельной раны. Только жилет и рубашка были расстегнуты, и на обнаженном торсе виднелись буквы MLK.
Майор продолжил осмотр. Осторожно подняв голову трупа, он ощупал его затылок. И обнаружил на затылке, над шейными позвонками, рану. Якоба убили с помощью какого-то твердого или, выражаясь научным языком, «травмоопасного» предмета. То есть попросту булыжника…
Ньеман встал и взялся за мобильник.
Мертвец — это всегда скверная новость. Но
52
Прошло три часа, и теперь Ивана находилась почти на том же месте, только по другую сторону «фронта».
Часовня, ее стены из песчаника, подслеповатые окна, труп. А теперь еще и Посланники, сезонные рабочие, журналисты… И вся эта толпа сгрудилась за лентой ограждения, натянутой жандармами.