День Праха

— Какого черта она там делала? — воскликнула девушка, но тотчас поправилась: — Что там делала Рашель? Почему она была в часовне?

Человек, не глядя на нее, ответил:

— У нее умер муж.

— Якоб… ее муж?!

Великан не снизошел до объяснений. Первое слово дороже второго, и ни одного лишнего, — такого правила держались Посланники. А лучше всего просто смолчать.

У Иваны голова пошла кругом. Дождь по-прежнему лил как из ведра — сплошные струи, брызги, фонтаны воды…

Как же это она упустила такое?! Якоб, один из старшин секты, а может, не в обиду будь сказано Посланникам, и главный их руководитель; Якоб, который был на добрых тридцать лет старше Рашель, — ее муж?.. Ивана никак не могла это объяснить, однако новость показалась ей в высшей степени важной. Даже решающей во всей этой истории — вот только что она означала?..

Рашель не заметила Ивану. Впрочем, казалось, она вообще ничего не видит вокруг. Она шагала с высоко поднятой головой, с видом мученицы, и только походка у нее была шаткая, неуверенная. Сейчас, в густой суетливой толпе, среди сновавших взад-вперед жандармов, она походила на сомнамбулу.

Ивана уже было собралась нырнуть под ленту ограждения, чтобы подойти к ней, но в этот момент из часовни вынесли тело Якоба.

Дождь забарабанил по пластиковому мешку с трупом так громко, словно застрочил АК-47. Рашель издала душераздирающий крик и бросилась к носилкам. Иване довелось видеть десятки подобных сцен, таких же горестных, но эта потрясла ее до глубины души. Невыносимо было смотреть на юную мать троих детей, которая думала, что живет в новом Эдеме, а теперь потеряла мужа, ставшего жертвой зверского убийства…

Рашель так судорожно вцепилась в мешок, будто хотела разодрать его ногтями. Она уже не кричала, не плакала, но из ее груди вырывались стоны, какие испускает умирающее животное.

Жандармы пытались оторвать ее от трупа, и он в толчее соскользнул с носилок в лужу. Мешок частично раскрылся — видимо, молния была застегнута не до конца, — из него высунулась левая рука Якоба и с плеском упала в черную воду. То, что Ивана увидела вслед за этим, так потрясло девушку, что ее крик застрял в горле. Наконец-то улика! И не какая-нибудь — она полностью изменила весь прежний расклад.

53

— Твоя история совершенно неправдоподобна.

— Никакой другой у меня для тебя нет.

Ньеман не виделся со Шницлером целую вечность, но тот явно преодолел эту вечность без особых потерь. Этот эльзасец всегда был красавцем. Высокий, элегантный, с роскошной, теперь уже серебрящейся шевелюрой и шелковистой бородкой в тон. Словом, образец эффектного, седовласого мужчины, идеальный типаж для любой хорошей комедии положений — не то судья, не то адвокат, умница и соблазнитель, всегда готовый разоблачить убийцу или задрать юбку секретарше.

Они встретились так, словно расстались только вчера. Никаких дружеских объятий, никаких дурацких сетований типа «Как время-то бежит!». У них было кое-что более срочное, чем воспоминания о прошлом, — настоящее, которое, кстати, подбрасывало им труп за трупом.

Майор изложил ему суть дела, стоя под дырявой крышей и протекавшим пластиком. Пыль и сырость создавали иллюзию активной стройки, в воздухе веяло знакомым запахом свежего цемента.

— А ну пошли отсюда! — скомандовал Шницлер. — Здесь слишком людно, кругом любопытные уши.

Они обогнули здание и зашагали по узенькой тропинке, защищенной от дождя древесными кронами. Весной тут, наверно, было очень красиво, но сейчас, в ноябре, тесно переплетенные черные ветви напоминали колючую проволоку, как будто они попали во двор тюрьмы особого режима. Несколько минут оба шли молча. Ньеман смотрел мрачно, чтобы выглядеть сообразно ситуации. На самом деле дождь его радовал. Нет ничего лучше хорошего, сильного ливня. В воздухе веяло возрождением, большой стиркой…

— В общем, это новое убийство только подтвердило мою гипотезу, — объявил он.

— Ну разумеется, ты у нас всегда был лучшим из лучших.

Ньеман сделал вид, будто не заметил иронии.

— Я имею в виду вот что: Посланники обрушили потолок часовни не только для того, чтобы скрыть криминальный характер смерти Самуэля, — они хотели еще и спрятать буквы MLK, которыми, вероятно, было заклеймено и его тело.

— Но ты же не знаешь, что они означают.

Шницлеру были не по плечу преступления такого рода. Он мог расследовать более понятные и легкие нарушения закона, ничего общего с мрачным безумием, которое обрушилось на Обитель.

— Ну ладно, — сказал он, — а что конкретно я могу сообщить прессе?

— Да плевать я хотел на прессу!

— Очень мило сказано.

— Чем меньше ты им наговоришь, тем лучше, а мне позволь уж действовать по своему усмотрению.

Прокурор не ответил. Ньеман пропустил его вперед и вспомнил одну подробность, которая всегда его удивляла. Со спины Шницлер выглядел похуже. У него были длинные, толстоватые женские ноги с кривыми коленями, толстые ягодицы, тонкая талия и неуверенная походка — словом, фигура гермафродита.

— Подумать только, я-то считал, что мы разделаемся с этим за пару дней, — бросил он через плечо.