День Праха

Они заперлись в кабинете Деснос, и Ньеман обрисовал ситуацию, вернее, дал краткий отчет: три трупа за один день, чего уж больше?! Майор попытался коротко объяснить, что убийцы делятся на две категории: один неизвестный, имевший отношение к жертве с углем во рту, и другие.

— Кто другие?

— Сами Посланники.

— А зачем им убивать сезонника?

Ньеман попытался увильнуть от прямого ответа: он, мол, понятия не имел о «великой тайне» их сообщества. Заодно он умолчал о сидевшем на втором этаже отшельнике, которому было поручено найти ключ к этой загадке.

Но главной неожиданностью для прокурора стало внедрение в секту лейтенанта полиции Иваны Богданович, тридцати двух лет, оперативника с весьма скромным опытом работы, которая исчезла, вероятно угодив прямо волку в пасть…

— Как ты мог подстроить мне такую подлянку?! — возопил Шницлер.

— С учетом ситуации, это был самый надежный метод.

— Внедрение сотрудницы без моего ведома! Никому не сообщив! Ты рехнулся, что ли?

— Но на этом и основан метод внедрения, — увещевал его Ньеман. — Полная тайна…

Шницлер вскочил, продемонстрировав смятый, запачканный костюм. В смятении прокурор даже забыл о своем дресс-коде — это был очень плохой признак.

— Ну нет, милый мой! Ты, видно, стареешь, если забыл правила игры. Такие штуки не проделывают без санкции начальства.

— Но когда ты мне звонил, мы даже не были уверены, что имело место убийство. А сообщи я тебе об этом, нам пришлось бы вести долгую, нудную переписку, и мы потеряли бы драгоценное время.

— И вот результат: твоя помощница исчезла.

— Она не исчезла! — вскинулся Ньеман. — Она просто не пришла на место встречи.

— И ты не можешь с ней связаться?

— Она не отвечает. Но это еще ни о чем не говорит: в Обители запрещено пользоваться мобильниками.

Шницлер сел и обхватил голову руками:

— Я уже ничего не понимаю…

Внезапно Ньеману все это обрыдло: он только напрасно терял время, оправдываясь, словно капрал, уличенный начальством в мелкой провинности.

— Так ты подтверждаешь мои приказы или нет? — резко спросил он.

— А что — у меня есть выбор?

— Нам нужно отыскать Ивану.

Прокурор безнадежно махнул рукой, что означало: «Выпутывайся сам, как знаешь…»

Потом, словно придя в себя, резко выпрямился на своем стуле:

— А как же расследование? Напоминаю тебе, что оно начато из-за четырех убийств. А не из-за чьего-то сомнительного исчезновения.

— У меня уже есть кое-какие наметки, — соврал Ньеман.

— Какие именно?

— Дай мне время до рассвета.

Шницлер вяло кивнул, смирившись с ситуацией. Казалось, его воинственный настрой разом улетучился.

— Завтра утром я устраиваю пресс-конференцию… — сказал он почти шепотом. — И в твоих интересах подготовить к этому времени конкретную информацию.

— Можешь на меня положиться, — заверил его Ньеман и вышел, не обернувшись и даже не хлопнув дверью…

Стоянка, холодная и серебристая, как льдина… Майор тайком взял ключи от «Рено-Мегана III RS» — самой скоростной машины жандармерии, принадлежавшей подразделению быстрого реагирования, мощностью в 265 лошадиных сил, способной за 6,3 секунды развить скорость до ста километров в час, а потом до двухсот шестидесяти километров в час. Ему сейчас требовалась именно такая, чтобы объехать Диоцез и проверить, как идут поиски.

Ночь была светлая. Белая трава, блеклые ели… Казалось, все окружающее побледнело, обесцветилось, напуганное слепящими фарами «рено-мегана». Ньеман даже не следил за дорогой, он просто мчался сквозь это призрачное марево, ведущее его к другой стороне ночи, туда, где эскадроны жандармов должны были разворошить муравейник Посланников и вырвать пленницу из их лап.

Внезапно майор уловил какую-то перемену в пейзаже. Он переключил фары на ближний свет. Все окружающее вернуло себе прежние насыщенные, темные цвета… а затем медленно окрасилось в коричневый. Лес, поля и виноградники начали светлеть, приняли рыжие, потом охряные оттенки. Казалось, их поразила какая-то загадочная коррозия, способная превратить позеленевшую бронзу в медь, а чернила — в кровь…

Ньеман мчался вперед, не снижая скорости. Ветви вздрагивали, стволы блестели, тени трепетали… Небосвод окрашивался в золото, у подножия виноградников появились рыжие сполохи. Все окружающее принимало мягкий цвет лампочек, какие ребятишки делают из апельсиновых шкурок.

И тут он понял.

Огни.

Посланники Господа начали свое празднество, разводя вокруг делянок, с четырех сторон, ярко пылающие костры. В воздух взлетали снопы огненных искр, подлесок янтарного цвета стал виден насквозь… Казалось, окрестности накрыты золотистым янтарным куполом.

Ньеман едва сдержал ругательство. Почему анабаптистам позволили развести огонь?! Что бы ни творилось в этой гребаной Обители, невозможно так нагло нарушать приказ. В такой обстановке ничего не стоило уничтожить компрометирующие улики и доказательства.

Он снова машинально посмотрел на себя в боковое стекло пассажирского окна: казалось, теперь его лицо усеивают отражения огненных искр, осквернявших ночную тьму. Стеклянный лик, на котором читались страх и уныние.