День рождения

К счастью, уходя, тетя Гагара забыла свой платок, и у Боришки снова нашелся предлог выйти из дому. Правда, отец никак не мог понять, почему какой-то носовой платок нужно тотчас возвращать его владелице, если известно, что Тибаи завтра утром сама пожалует к ним. Но отговаривать Боришку он не стал, особенно когда она сказала, что с удовольствием сыграет с тетей Гагарой в какую-нибудь настольную игру вроде лото.

— Ну, что с тобой делать, — согласился отец, — беги! Когда вернешься, не забудь на ночь запереть железную дверь подвала.

В подвале царили прохлада и исключительная чистота. Теперь Боришка направилась в расположенную в конце подвала прачечную, за которой уже было бомбоубежище. Эти два помещения почти не изменились со времен Беньямина Эперьеша, только из подвального отсека, называемого убежищем, открыли заделанный железной решеткой запасной ход в сторону соседнего дома. Когда-то здесь стояли бочки с вином, хранились зарытые в песок овощи, картофель — подо всем домом тянулись закрома Беньямина Эперьеша. По-видимому, где-то в стенах были заложены и вытяжные трубы, потому что здесь воздух был всегда чистым и сухим, хотя накануне Чакне целый день стирала в прачечной белье.

Бори осмотрела прачечную, стерла пыль с котла, заглянула в топку, но там все было чисто выметено: недаром тетушка Чак славилась на весь дом своей опрятностью и аккуратностью. Хорошо, что именно она в последний раз здесь стирала: после себя Чакне и полы вымыла и корыта отчистила до блеска! «Так что тут я быстро управлюсь и, может быть, еще и в убежище успею, — прикидывала про себя Боришка. — А когда отец спать ляжет, попытаюсь и остальную работу провернуть». Она твердо решила, что будет работать до утра, даже если с самого начала будет ясно, что одной ей всего не осилить!

С убежищем хлопот было больше.

Убежище жильцы давно уже приспособили — с согласия и ведома матери — под склад всякой старой утвари, которая была не нужна, а выбросить жалко было. Здесь, покрытые пылью, нашли приют ящики, сломанные картинные рамы, ширма, птичьи клетки, этажерка для цветов по соседству с сидячей ванной дядюшки Балог и коллекцией цветочных горшков Тоотне.

Бори принялась за работу, пытаясь расположить по каким-нибудь группам разбросанные вещи, чтобы все их случайное сообщество перестало казаться кучей старого хлама.

Это занятие совсем не походило на проектирование ее будущих апартаментов в небоскребе или интерьеров их общей с Рудольфом квартиры. Сейчас Боришке просто приходилось перетаскивать старую рухлядь из одного угла убежища в другой, нагибаться, поднимать, иногда останавливаться на миг, чтобы посмотреть, что же в конечном счете получается. Закончим работу, Бори прислонилась спиной к дверному косяку и обвела взглядом подвал. Теперь он выглядел по-другому, стал походить на жилую комнату: вокруг инкрустированного столика тетушки Диль мирно расположились пузатые стулья Габрикне; на цветочной подставке тети Чисар, словно ласточки на проводах, расселись изгнанные в эту ссылку горшки Тоотне. В горшки Бори воткнула по веточке из трех красных букетов восковых цветов тети Гагары, предварительно смахнув с них пыль. Здесь, в слабом свете единственной лампочки, цветы будто помолодели, снова заулыбались и сделались очень похожими на своих живых собратьев, благоухающих на поверхности земли. Старый ковер, принадлежавший тоже тете Гагаре, лежал теперь посредине бомбоубежища, прикрывая плиточный пол подвального помещения и приглушая шаги. Ширма тети Года в самом дальнем углу учтиво прятала сидячую ванну Балогов и покореженные золотые багеты Чакне, словно там, за нею, был укромный, уютный уголок жилья.

А перед чугунной печкой Ауэров стояла маленькая повозочка — ее, Бори, детская игрушка, сделанная когда-то отцом, — словно ожидая, что вот-вот за нею снова потянется рука ребенка.

Присев от усталости на стул Габрикне, Бори почувствовала, что в глубоком кармане фартука (как она, бывало, ненавидела эти дворницкие фартуки, а теперь и к ним начала привыкать!) зашуршала какая-то бумажка. Наверное, одна из тех, что остались от протирки окон. Она набрала их в своем собственном отсеке подвала из сундучка, в котором мама летом складывает всякую макулатуру — старые журналы, газеты, конверты, — а зимой растапливает ею плиту. Интересно, что это за бумажка! «Улица Беньямина Эперьеша…» Ах, да ведь это план ее прошлогоднего сочинения! Ей тогда поставили за него тройку, а Ютка, Варкони, Кучеш и Фалуш написали на пятерку.

Улица Беньямина Эперьеша…

Эперьеш!