День рождения

Потом произошел скандал с Кравяриковыми «левоборцами». Кравярик, используя свою общественную функцию, ввел обязательную стрижку добровольцев, которую производил лично. Под тяжестью доказательств он признал, что поддался инстинктам и страстям, и подал прошение об отставке. Он вернулся в свою парикмахерскую, но ничто уже не могло спасти дискредитированное движение «левоборцев». Да никто и не пытался его воскресить. Но в это же время ринулся в наступление Тимко, у которого вдруг открылись недюжинные командирские способности. В какой-то периферийной газетенке ему удалось опубликовать воззвание — о том, что в годину тяжких испытаний городу остается одно спасение — «левобрана». И вскоре к нам в учреждение повалили письма от мужей доблестного сердца, так что по причине столь обширной переписки Гантаку пришлось совершенно освободить Тимко от его служебных обязанностей. А через несколько дней Гантак заявил, что в наше время нет более важной задачи, чем борьба против львов, и откомандировал меня — временно — в помощь Тимко. С тех пор я каждый день послушно разбирал обильную почту «левобраны» и рассылал ободряющие послания, исполненные боевого задора и скромно подписанные: «Тимко, командир городской левобраны».

Не остался без почетного звания и я. Однажды Тимко прислал на мой домашний адрес заказное письмо, в котором назначал меня начальником штаба и давал высокую оценку моим заслугам в антильвиной кампании.

— Это хорошо, — сказал Гантак, когда мы вместе с ним поднимались на лифте. — Молодых надо выдвигать. А знаете, я ведь вам завидую! Такой молодой, и уже начальник. Вы родились под счастливой звездой. В мое время о львах никто и не слыхивал. Не всякому выпадает такое счастье, как появление львов.

— Это не моя заслуга, — улыбнулся я.

— Правильно. Если б не наше поколение, не было бы у вас зоопарков. А не было бы зоопарков, никто бы не мог оттуда сбежать. Даже лев. Ясно?

— Конечно.

— Но я вас не упрекаю. Я не упрекаю вас за то, что вы молоды. Только не забывайте, мы-то росли без зоопарков. Там, где ныне зоопарк, раньше было болото, комары, лягушки — и никаких львов.

— Приехали, — сказал я. — Мы уже на верхнем этаже. Нам выходить.

— Или вот такое достижение — лифт, — гнул свое Гантак. — Я-то родился в одноэтажном домишке. О лифтах и помышлений не было.

Я аккуратно захлопнул дверь лифта и отправил его вниз.

— Да, — сказал я. — Лифт — хорошая штука.

— Так-так, — буркнул Гантак и вошел в свой кабинет.

Тимко охватила страсть скупать оружие. Постепенно наше учреждение превратилось в какое-то подобие музея оружия. Чего тут только не было! От древних рушниц и мушкетов до маленькой легкой пушчонки, которую мы поставили у окна вместо цветочной вазы.

Чтоб победить львов, мы должны быть сильными. Надо укреплять мускулатуру.

Теперь мы каждое утро работали с гантелями. Это был скорее обряд, чем физические упражнения. На это время Тимко опускал шторы, бормоча, что враг не спит и мы не имеем права обнаруживать свои оборонные приготовления, хотя и маловероятно, чтобы враг сумел заглянуть в окна на девятом этаже.

Врубель подал заявление об уходе, но Гантак в резкой форме отказал ему. Врубеля давно уже не видели на рабочем месте, зато в столовой он постоянно бубнил, что в один прекрасный день весь наш арсенал взлетит на воздух, а он не собирается рисковать жизнью ради нескольких граммов пороха.

— Это трусость, коллега Врубель, — накинулся на него Гантак. — Все мы в одной лодке, со всех сторон нас подстерегают львы, а вы хотите дезертировать. Фуй!

И все мы выразили Врубелю наше глубокое презрение.

8

Однажды после работы встретил я на улице свою старую знакомую. Сначала-то я хотел обойти ее сторонкой, но она первая меня заметила, и уклониться от встречи было невозможно.

— Давненько я вас не видела.

— У меня теперь много работы.

Мы сели на скамейку в сквере.

— А я о вас думала.

— Факт?

— Факт.

— А тогда вы не хотели мне верить. Теперь-то, надеюсь, верите?

— Чему?

Я пристально посмотрел на нее.

— Мы тогда говорили о львах.

— Никто еще ни одного не видел, — вызывающим тоном произнесла она. — Может, вы видели?

— Я? — смутился я. — Ну, это неважно.

— Полагаю, вы не левист?

— Нет, я левобранец.

Она захохотала.

— Не верите?

— Давайте о чем-нибудь другом.

— Если бы я не был левобранцем, быть может, я и говорил бы о чем-нибудь другом. Но меня озадачивает ваше равнодушие к самым принципиальным вопросам.

— Слушайте, мне это уже надоело. Факт. Все только и болтают о львах, которых, может, и нет вовсе; у всех на языке одни великие подвиги, и вокруг сплошь всякие левисты, левобранцы, левоборцы, жизни никакой нет!

— Мы живем в состоянии тревоги, — сказал я. — В борьбе. Это тоже жизнь. И может, настоящая жизнь. Одним днем живут только мухи.

— Я хочу мороженого, — внезапно заявила она.

— В городе тревожное положение, а вы хотите мороженого…