День рождения

— Нет, — выговорил я и ощутил почти физически, как моего соседа покидает последняя надежда, — просто к нему подсел.

— Выставить его отсюда, — сказал длинноволосый, — вместе со зверинцем этим.

— Выставить, — поддержали остальные, — вот смеху будет…

Человек в зеленом беспомощно расставил руки. Потом выпрямился и, закинув ящик за плечо, побрел к двери. Парень поддал ему сзади ногой. Человек в зеленом охнул и пустился бежать. Вся ожидальня высыпала за ним следом.

— Жми, жми, старик! — кричал ему вдогонку парень.

Я услышал шаги, гулко протопавшие по каменному коридору. Теперь мне стало очень сиротливо в этой комнате. Я подошел к запыленному окну и увидал, как по платформе бежит с отчаянным видом мой сосед; тень его в свете кивающих фонарей принимала невероятно причудливые очертания. И вдруг тень эта растянулась до бесконечности. Человек рухнул, то ли запутавшись в длиннополом пальто, то ли наскочив на невидимое препятствие. С ним вместе свалился на землю и ящик, от резкого удара раскололся — и сквозь отверзшийся пролом взмыла к небу крылатая сизая лента. Человек поднялся, отряхивая с пальто хлопья пуха, запорошившие его, как снегом, и побежал вперед с распахнутыми руками, словно прося вернуть себе невозвратимое.

Я оглянулся; в зал уже набились люди, все заняли свои места, и только угол возле печки зиял пустотой. Я понял, что всю ночь теперь мне предстоит провести стоя, прикрыл глаза и, прислонясь к оконной раме, стал думать о скалистых голубях.

Перевод Е. Элькинд.

БЛОШИНЫЙ ЦИРК

Отец Мартина, до того как стал влиятельным человеком, был владельцем блошиного цирка. Никогда он этим не похвалялся, никому, как говорится, не колол глаза, но и без того весь город знал, что Мартин Швец-старший в прежние годы щеголял под экзотическим именем Альберто Мароне и путешествовал по городам страны с небольшим шатром для цирковых представлений, у которого вечно простаивали длинные очереди любопытных. Однако все, что находилось внутри шатра, оставалось для меня глубокой и непостижимой тайной. Даже Мартин мало что знал о бывших занятиях своего отца. Когда он появился на свет, его родители уже пять лет проживали в нашем городе и известны были как добропорядочные граждане, традиция же блошиных цирков к тому времени пришла в упадок, стала почти легендой, и не сохранилось ничего такого, что могло бы напомнить о ней. Я никак не мог себе представить, что блох, этих маленьких и преотвратных насекомых, можно так же дрессировать, как послушных пони на манеже или могучих диких хищников, заставляя под звуки оркестра прыгать через огненные кольца или совершать плавные движения. Мне казалось невероятным, что такое невзрачное создание, как блоха, могло стать предметом всеобщего восхищения. Не раз мы с Мартином спорили на эту тему, не раз доказывал я ему, что предприятие его отца заключалось совсем в ином, возможно, вывеска «Блошиный цирк» была лишь маскировкой, и под ней скрывались другие аттракционы, но Мартин упрямо стоял на своем и божился, что в отцовском цирке выступали всамделишные блохи. Однажды, когда мы возвращались с вечерней прогулки по городу, он сказал мне:

— Знаешь, а у меня есть доказательства!

— Какие доказательства? — Мы оба враз остановились и уставились друг на друга.

— Что у моего отца были дрессированные блохи.

— Ты мне твердил об этом уже тысячу раз, но покуда сам не увижу — не поверю, — сказал я.

— Нет, серьезно, — продолжал Мартин. — Как-то давно рылся я в отцовском шкафу и наткнулся на большую картонку. На ней крупными буквами было написано: «АЛЬБЕРТО МАРОНЕ. БЛОШИНЫЙ ЦИРК». А вокруг мелкими буковками с восклицательными знаками: «Открывать осторожно! Блохи!»

— Заливаешь?

— И не думаю!

— Вот здорово! Притащи-ка эту коробку завтра в школу.

— Ты что, рехнулся! Да отец меня убьет!

Я помрачнел. Однако, пока мы шли дальше, мысль о картонке с дрессированными блохами уже не давала мне покоя. Я придумывал для нее самые фантастичные формы. Она представлялась мне волшебной шкатулкой, подвластной лишь прикосновению мага, переливалась всеми цветами радуги, а калейдоскоп фосфоресцирующих кристалликов при перемещении цвета создавал загадочные фигуры. В ту ночь я долго не мог заснуть. А потом мне приснилось, будто я сам на площади открыл «Блошиный цирк», созвал на представление весь наш класс, и, уже стоя на манеже и хлопая бичом, вдруг пробудился и бодрствовал до утра в сладостном чувстве, что исполнилась самая заветная мечта моей жизни.

На следующий день, на переменке, я сказал Мартину:

— Знаешь, а мы на этом могли бы и заработать!

— На чем?

— Да на этих блохах.

— Каким образом?

— Может, ты попросишь у отца картонку, а?

Мартин отрицательно покачал головой.

— Исключено, — сказал он. — Представляешь, он скрывает это от меня. Мне даже не следовало бы знать, что он имел что-либо общее с этими блохами.

Я растолковал ему свой план. Отец ни о чем не догадается. Мы одолжим коробку всего на один день, и никто нечего не заметит. Мартин упрямствовал, и я решился на другую тактику, сказав ему так: