День рождения

Рената всегда позволяла себе немного больше, чем ей было положено по штату, но с этим все свыклись. Нас устраивала ее бесцеремонность, а если она вдруг вела себя иначе, мы настораживались, что-то было не в порядке: Рената не выспалась, безнадежно влюбилась, или у нее разболелся зуб.

— Завтра поумнею, — пробурчал я и вышел из секретарской. В коридоре у окна я увидел новогоднюю елочку, занявшую место фикусов, которые были задвинуты в нишу за дверью. Елку украшали серебряные гирлянды.

Ничего не поделаешь, вот и рождество. В преддверии праздников типографию захлестывала волна сентиментальности. Адам Кошляк наряжался Дедом Морозом и всячески подчеркивал, что его жизненное предназначение — раздавать подарки и донимать детей сведениями, почерпнутыми из «Малого атласа мира». «Ну-ка, дети, догадайтесь, откуда я к вам прибыл? Откуда? Ну, ну?!» Молчание. «Я прибыл издалека. Из дальних-предальних стран». И заворкует голосом вокзального громкоговорителя: «Дальние страны, города. Аромат снега, когда на улице идет дождь. Аромат льда, когда на улицах по колено грязи. Мир тесен. Сегодня я тут, завтра там, куда меня занесут мои волшебные сани… Милая Рената, вы не хотели бы стать моей Снегурочкой?» Так он спрашивал ее в прошлом году, поднявшись в секретарскую уже в ватной бороде. Внизу, в столовой, его дожидались напомаженные нарядные ребятишки сотрудников. Рената, все утро принимавшая поздравления, была в довольно-таки веселом настроении и не раздумывая отвесила ему затрещину. Борода съехала набок, но Кошляк, гордый и благородный, не дрогнув, принял удар и даже не попытался привести свой вид в порядок. «Ах, что у нас за коллектив, — прокомментировал событие Виктор Раух. — Ах, какой у нас замечательный коллектив. Просто одна семья. Одна семья». Рената горячо целовала всех подряд. Когда из дверей кабинета вышел шеф, Рената и к нему бросилась с распростертыми объятиями.

3

— Пишите, — диктует Виктор Раух, и Рената смотрит на клавиши пишущей машинки, обклеенной всевозможными ярлыками и этикетками.

Каких тут только нет: большие, маленькие, круглые зубчатые, есть похожие на почтовые марки, а есть и настоящие марки. Все в порядке, франко[5]. Порто[6], получатель не платит. Порто не платит никто. Пишу, пишешь, пишем даром. Рената виртуоз. Каждую буковку она проигрывает, словно «Маленькую ночную серенаду». Светлые волосы ее падают на лоб, она передергивает плечами, морщит нос, оттопыривает полные губы. Стоит ей сесть за машинку, ординарная секретарша с пышным бюстом превращается в победителя международного конкурса пианистов. После того как были объявлены премии, лауреат повторяет свое выступление, его грудь украшает лавровый венок, перевитый дешевыми лентами.

— Пишите, — повторяет Виктор Раух, но на этот раз Рената сидит безучастно, ни одной живой искорки, не шевельнет и бровью и в летаргическом полусне тюкает указательным пальцем правой руки:

«С глубоким прискорбием извещаем, что… товарищ Вендель Страка, бессменный директор нашей типографии…»

Мне тут нечего делать, и я спешу покинуть секретарскую. Была создана комиссия по похоронам. Я вхожу в эту комиссию, но обязанностей у меня там нет никаких. Утром Раух и Кошляк поссорились — кому говорить надгробное слово. Наконец они помирились на том, что на панихиде перед сотрудниками выступит Раух, а над могилой скажет речь Кошляк. Они театрально пожали друг другу руки, словно подчеркивая: «Даже смерть не разлучит нас».

Когда я подписывал в милиции протокол, капитан, занимавшийся делом Страки, на мой вопрос, что удалось выяснить, лишь махнул рукой:

— Обыкновенный инфаркт. Но порядка ради надо было все проверить. Когда человек живет один, сами понимаете…

— Да, он жил один, — подтвердил я. — Один как перст. Ни родных, ни знакомых. Даже приятелей у него не было.

— Неужели?

Я вспыхнул, словно сам поймал себя на лжи. Выходит, и я хочу подтвердить мнение, будто Страка был жестким, бесчувственным нелюдимом? Я повторяю общепринятую версию, услышанную от Рауха, Кошляка или от Ренаты. Но зачем я говорю за них? Зачем повторяю за ними?

— Жизнь — штука сложная, — пытаюсь я оправиться от растерянности. — Жизнь — ужасно сложная штука.

— Ну, у вас такой богатый жизненный опыт… — натянуто улыбается капитан. — Что его беспокоило? Были у него какие-нибудь затруднения, неприятности в последнее время? — И он стал покусывать конец ручки.

Что на это ответить? Неохота выносить сор из избы. Со стороны наша типография всегда выглядела образцовым предприятием. Имела ордена и всевозможные другие награды, не говоря уж о дипломах, переходящих знаменах и вообще. Заграничные делегации Бухала обычно направлял к нам. Не типография, а демонстрационный зал. Посмотрите, пожалуйста, как прекрасно все идет, здесь работают сплошь люди будущего. Один финский предприниматель настолько растрогался фикусами на четвертом этаже, что написал в книге для почетных гостей: «Я изменил свой взгляд на социализм».