День рождения

Они вышли в темный коридор подвала недостроенной бетонной трибуны. Разбухшие от сырости доски, настланные на сыром и холодном полу, застонали. Гомес, весь напрягшись, шагнул вперед и уже ни разу не оглянулся.

Перевод В. Мартемьяновой.

ТРЕВОГА

1

Я все еще думаю о том ничем не примечательном июньском дне, когда это началось, все еще чувствую, как врезается мне в спину кресло маленькой парикмахерской на площади, и ощущаю на языке вкус мыльной пены, нечаянно попавшей мне в рот, когда услышал тихий, но настойчивый голос, произнесший:

— Ну все, господа: львы уже тут!

В ту минуту вряд ли кто осознал значение этих слов, которые вскоре сделались смыслом наших многонедельных трудов. Мы восприняли их скорее как плоскую шутку или фразу о погоде, о футболе и тому подобных банальностях, которые тысячами произносятся в парикмахерских и неизменно ассоциируются со скрипом бритвы, лязгом ножниц и запахом бриллиантина.

— По-моему, — сказал очкастый парикмахер, — по-моему, это просто треп.

— А если не треп, то просто чертовщина какая-то, — подхватил, склонившись надо мной, младший парикмахер и жестом жреца стряхнул пену с бритвы на пол.

— У меня точные сведения, — возразил настойчивый голос, и я разглядел в зеркале отражение его обладателя — пожилого объемистого мужчины, который, вытирая потный лоб, нервно ерзал на длинной скамейке, словно ему тесно, хотя сидел он на ней в полном одиночестве.

Но на него уже перестали обращать внимание. Очкастый парикмахер стал развивать мысли о возможностях, скрытых в футбольной системе четыре — два — четыре. Говорил он увлеченно, с азартом, словно старался убедить всех нас, хотя никто с ним не спорил, да и не думал спорить. Младший парикмахер время от времени поддакивал ему или выражал вслух свое удивление, а в общем безоговорочно с ним соглашался. Так продолжалось до тех пор, пока пожилой мужчина, объявивший столь неожиданную весть, не сел на соседнее кресло. Теперь я не видел его лица, но настойчивость его тона свидетельствовала, что он несокрушимо убежден в своей правите — даже больше, чем очкастый парикмахер в выгодах системы четыре — два — четыре.

— Я не могу этого не знать, ведь работаю-то я… гм, да… — Он осекся, будто вдруг сообразил, что даже самый доверительный разговор в парикмахерской следует прикрывать покровом анонимности. — И могу вам сказать, что уже готовятся чрезвычайные меры.

Оба мастера, зевнув, машинально кивнули головой.

— И касается это всех нас, — помолчав, продолжал пожилой мужчина. — Жаркое будет лето.

— Уже и теперь жарко, — пробормотал младший парикмахер и услужливо включил вентилятор.

Его жужжание заглушило всякие мысли.

2

На работу я опоздал. Никто этого не заметил, потому что все собрались в самом просторном помещении и страстно дискутировали.

— Самое разумное — вооружить население! — кричал плановщик Тимко. — С оружием-то каждый почувствует себя увереннее!

— Не стану я ходить как ковбой, — заявил бухгалтер Врубель. — Я порядочный человек!

— Все мы порядочные, — заявил заместитель начальника Гантак. — Однако бывают такие ситуации, когда не до приличий, не до манер, когда надо рука об руку…

— Вооружить! — стоял на своем Тимко. — Вот и я говорю. Немедленно создать пункты обучения. Не забыть стариков и детей. И женщин, конечно.

— Зло нельзя подавлять злом, — возразил Врубель. — А может, это вполне милые звери. Может, они ничего нам не сделают. Может, они просто стосковались по свободе, а насладившись ею, уйдут и никого не обидят.

— Это вы про львов? — вмешался я.

— А вы тоже уже знаете? — Все прямо-таки оцепенели.

— Знаю, — медленно выговорил я.

— Что, по радио говорили?

— Нет.

— Конечно же, нет. Ох уж это радио! Как что-нибудь серьезное, молчит как могила. Это, господа, не что иное, как уклонение от ответственности, — сказал Тимко. — А между тем, думается мне, необходим мобилизующий фактор. Разве я не прав?

— Прав, — сказал я.

— Я лично объявил бы всеобщую мобилизацию, — пустился Тимко развивать свои милитаристские планы. — Призвал бы всех жителей строить баррикады.

— Баррикады — то, что надо! — невольно срифмовал Гантак. — Обнести город колючей проволокой, они и не пройдут.

— Разве они еще не в городе? — неуверенным тоном спросил я.

— А разве они в городе?! — Тимко побледнел.

— Да нет, я ничего не знаю.

— Ох мне эти зоопарки! — вздохнул Врубель. — И кто их выдумал? Кому пришла такая идиотская мысль — сосредоточить в нескольких километрах от города самых опасных хищников, да еще водить туда малых детишек?

— А разве они не из цирка? — спросил я.

— Нет, точно из зоопарка.

Вошел референт по охране труда. Он был торжественно взволнован, одет в выходной костюм и белую рубашку, словно ждал этого дня всю свою жизнь.

— Я прямо от старика, — объявил он после многозначительной паузы и постучал по толстой папке. — Мы обсуждали положение.

— Что-нибудь новенькое?