День рождения Лукана

Нерон, казалось, нарочно выдумывал изощренные издевательства над самой душой народа, в которой, несмотря на общее падение нравов, еще держались какие-то нравственные устои и теплились добрые чувства. Самым вопиющим случаем стал его так называемый брак с неким доселе никому не известным распутником Пифагором. Эта шутовская свадьба проходила как настоящая, Нерон изображал невесту, на нем было пурпурное платье и огнистая фата, и Пифагор переносил его через порог Палатинского дворца. После смерти маленькой августы чувствовалось, что в отношениях Нерона с Сабиной появилась какая-то трещина. Говорили, что и этот «брак» с Пифагором Нерон заключил назло ей.

В своем сочинении Лукан подошел к восьмой книге, в которой рассказывалось о злодейском убийстве Помпея правителями Египта, пожелавшими угодить Цезарю. К счастью, поэт обошелся без излишних кровавых подробностей, каких можно было ожидать, но описанная сцена все равно была тягостна, и больше всего Поллу ужасало то, что смерть Помпея происходила на глазах у Корнелии, видевшей с корабля, как ее мужа, призванного на берег якобы для переговоров, поражают удары мечей.

– А нельзя, чтобы она этого не видела? – робко попросила Полла.

– Так пишут историки, – развел руками Лукан. – Тут я ничего не могу поделать. Я стараюсь не искажать событий.

Стоял уже месяц июль, и в Городе все труднее было переносить жару. Лукан и Полла вновь собирались ехать в Байи, где опять намеревались провести конец лета в обществе Сенеки и Паулины. До отъезда оставались считанные дни. Пожар начался в ночь на четырнадцатый день до августовских календ[128]. Среди ночи Поллу разбудил Лукан. Едва проснувшись и еще не осознав, что происходит, она одновременно услышала его кашель, звук колотушки, которой он вызывал слуг, ощутила горький запах дыма в воздухе и тяжесть в собственной голове. Она тут же поняла, что это пожар, но не поняла, где именно.

– Мы горим? – в ужасе спросила она.

– Видимо, да… – с трудом произнес Лукан и снова закашлялся.

За стеной послышались крики, топот ног. Зазвучали голоса:

– И в левом крыле тоже все спокойно.

– В доме пожара нет!

– Это в Городе пожар!

От главного входа было хорошо видно зарево на западе, похожее на запоздалый закат (был уже час третьей стражи), и клубы желто-бурого дыма, поднимающиеся над Городом. С неба сыпался пепел с мелкими черными угольками. Слышались вопли и какой-то гул то ли отдаленных сливающихся голосов, то ли наступающего огня.

– Едем отсюда! Пока не поздно! – задыхаясь, твердил Лукан. – К воронам этот дом-клетку, пропади он пропадом!

Слабые легкие Лукана сыграли в их отъезде решающую роль. Ему стало трудно дышать, когда большинство еще даже не чувствовало запаха дыма. Это помогло им собраться раньше многих, и это же сделало неизбежным их отъезд: пережидать пожар в доме было для него решительно невозможно.

Оставив задыхающегося Лукана на попечении Спевсиппа, Полла принялась деятельно руководить сборами. Никогда раньше она не думала, что способна при столь угрожающих обстоятельствах действовать с таким холодным самообладанием. Она велела рабам как можно скорее запрягать мулов и стала отдавать необходимые распоряжения управляющим. Она не призывала их разбегаться в панике, но велела им поступать сообразно здравому смыслу и более заботиться о спасении человеческих жизней, нежели о сохранении хозяйского имущества.

Вещи, которые они брали с собой, поместились в карруку и две рэды, одну из которых заняли исключительно книги. В путь тронулись уже на рассвете. Дороги, ведущие из Рима, были забиты разнообразными повозками отъезжающих, по обочинам и прямо по полям шли толпы пеших. Слышался детский плач, женские причитания, лай встревоженных окрестных псов. Сначала им пришлось двигаться не в направлении Кампании, куда они устремлялись, а почти в противоположную сторону, по Лабиканской дороге, лишь потому, что туда легче было проехать.

Лукан полулежал в карруке, обложенный подушками, с влажным полотенцем, закрепленным над его головой, хватая ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, и время от времени заходясь в приступах удушливого кашля. Полла не знала, чем облегчить его страдания, и только, не выпуская, держала его руку в своей да время от времени помогала ему принять более удобное положение. Спевсипп тоже был в затруднении, потому что все, что он знал о подобных случаях, сводилось к одной фразе: если воздух нездоровый, надо переселиться в местность со здоровым воздухом. А сейчас повозки еле двигались по дороге, и дым, догоняя их, стелился по полям. Но как только им удалось, повернув на юг, вырваться из дымного плена, Лукану сразу стало заметно легче. А через четыре дня, когда подъезжали к Байям, он уже чувствовал себя вполне здоровым и лишь слегка покашливал.

Сенека, которого они не смогли даже известить о своем приближении письмом, был несказанно рад их внезапному появлению. Они приехали рано утром, и он вышел им навстречу прямо в легкой летней эндромиде, какую обычно надевал после утренних телесных упражнений.