День рождения Лукана

– Дорогие мои! – воскликнул он, обнимая их обоих. – Вы и представить себе не можете, как мы тут волновались. А о скольких близких людях еще нет вестей! Это бедствие, какого не знал Рим!

– Я почти уверен, что это… он поджег Город, – глухо проговорил Лукан.

Сенека внимательно посмотрел на него и сказал, понизив голос:

– У тебя есть веские основания так думать? Не бросайся такими словами, мой мальчик! Это может плохо для тебя кончиться.

– Я знаю, о чем говорю! – упорствовал Лукан.

– Тогда мы побеседуем об этом. Но позже, не сейчас. – После этого философ вновь заговорил громко. – А сейчас я поделюсь с вами совсем свежей прелестной шуткой, которую выдал сегодня мой прогимнаст[129] Фарий. Я теперь каждый день трачу какое-то время на упражнения, – что и тебе, мой юный друг, настоятельно советую делать. Так вот, Фарий – это восьмилетний мальчуган. Мне, правда, и такой прогимнаст уже не по силам, я и за ним не могу угнаться и быстро устаю. Но сегодня он выразил удивление по этому поводу, сказав, что мы с ним в равном положении: у нас обоих кризис, потому что у обоих выпадают зубы.

Лукан и Полла дружно рассмеялись, потому что шутка ребенка в устах старого философа сразу разрядила тревожное напряжение, владевшее ими…

Несколько дней спустя в жаркий полдень они сидели под сенью виноградных лоз, любуясь их колеблющейся тенью. Лукан рассказывал, как желание поехать в Египет чуть было не завлекло его в ловушку. Сенека только качал головой:

– Что тебе на это сказать… Честно говоря, не знаю… Каждый день приносит нам нечто неожиданное. Искренне сожалею, что я, выходит, невольно вверг тебя в эту беду. Но слава богам, тебя избавившим! А я ведь не раз вспоминал о наших прошлогодних задумках, особенно когда весной сюда, в Путеолы, прибыл александрийский флот. Думал, не поплывешь ли и ты с ним. Знаешь, это волнующее зрелище! Сначала идут вестовые корабли, возвещающие скорый приход остального флота. Их появление радует всю Кампанию: в Путеолах весь народ высыпает на мол и ждет. Суда из Александрии отличаются по парусной оснастке: только они поднимают малый парус, который остальные распускают лишь в открытом море. Дело в том, что верхняя часть паруса очень ускоряет ход корабля, поэтому, если ветер слишком сильный, рею приспускают. И вот как только суда зайдут за Капрею и мыс Минервы, они вынуждены спускать парус. А у александрийских кораблей он расположен ниже, и потому они могут его оставить…

Он вдруг прервал рассказ на полуслове и добавил:

– Ну, в общем, не печалься сильно! Поплывешь когда-нибудь и ты на александрийском корабле…

– Да я, дядя, о самом Египте и не особенно печалюсь! – со вздохом ответил Лукан. – Пока что опишу его по Страбону и по твоим рассказам. Кстати, ты мне поможешь разобраться со змеями?[130]Помнишь, мы с тобой читали когда-то Эмилия Макра, но я не все могу представить вживую.

– О чем речь? – с готовностью откликнулся философ. – Конечно помогу!

– Но дело не в этом, – продолжал Лукан, возвращаясь к оставленной теме. – Если что и тревожит меня – так это только мысль, что со мной так будет всегда. Я учился в Афинах – он расстроил все мои начинания, вызвав меня сюда раньше срока. Я хотел поехать в Египет – он меня не пустил. Я задумал эпос – он запретил мне его сочинять. И так всю оставшуюся жизнь?

– Будь терпелив, мой дорогой! Ты еще мало жил и мало видел. Поживи с мое – и ты поймешь, что иногда времена меняются так стремительно, что не успеваешь заметить, как это произошло. Быстрее, чем декорации в амфитеатре. Только что была голая арена – и вот уже выросли горы и оазисы пальм, а потом вдруг все покрыло море, и корабли плывут, надувая паруса…

Тут Сенека заметил вошедшего раба-нотария с письмом в руке.

– Что-то важное? – спросил он.

– Письмо от господина Луция Юния Галлиона, – ответил тот.

Сенека поспешно взял из его рук запечатанные дощечки, раскрыл и прочитал про себя. На лице его сначала читалась тревога, но по мере чтения письма напряженные морщинки разгладились, и в конце концов философ вздохнул с облегчением:

– Слава богам! Это господин мой Галлион уведомляет меня о том, что направляется в наши края и, возможно, уже сегодня вечером будет здесь. Последнюю весточку от него я получил еще до пожара и очень беспокоился о нем.

Галлион действительно приехал в тот же день. Несмотря на дорожную усталость, ему очень хотелось поделиться новостями, поэтому, пока он отправился в баню, Сенека велел приготовить праздничный ужин, отличавшийся, впрочем, от обычного только тем, что к неизменному винограду и смоквам добавились яйца, сыр, творог и медовое печенье. Все уже собрались за трапезой, когда Галлион присоединился к ним.