День рождения Лукана

Это прямо обо мне, хотя и не совсем в том смысле, который вкладывает в эти слова Корнелия! Нет, я никак не могу сказать, что была несчастлива с Луканом. Сейчас, мне кажется, я бы каждый день, прожитый с ним, отметила белым камешком![146]Единственным несчастьем было то, что судьба слишком рано отняла его у меня. Но ответ самый мифологический: так было суждено роком.

Она помолчала, всматриваясь в морские дали, потом продолжила:

– Я начала говорить о наследстве и не договорила. Наши горе-опекуны ошалели от привалившего им счастья и сорили деньгами направо и налево. Пока жива была Ацилия, их еще что-то сдерживало. После ее смерти – а умерла она десять лет тому назад – они совсем потеряли стыд. Я чувствовала, что, если дальше все пойдет так же, я скоро окажусь на улице нищей, и стала требовать, чтобы они отделили мне долю наследства и позволили избрать другого опекуна. Тогда они поставили условие, что я должна выйти замуж. Они думали, что я этого не сделаю, я, честно говоря, тоже. Хотя многие богатые женщины решают этот вопрос просто: покупают себе небогатого мужа и свободу. Но мне почему-то он казался немыслимым. Все воспитание бабушки Цестии… И тут вдруг откуда ни возьмись появился Поллий. Он тогда был лишь новоначальным эпикурейцем, не столь последовательным, и не был одержим идеей счастья, а просто несчастен сам. Я и ухватилась за него как за соломинку. Думала, что получу одновременно и защиту, и свободу. Но свобода оказалась новой неволей, хотя наш с Поллием брак, – по сути, видимость брака… Поллия я не могу винить. Оказалось, что он действительно меня любит по-своему. Этого обстоятельства я, выходя замуж, не учла, а теперь не могу сбросить его со счетов. Есть люди, которые могут перешагнуть через чувства других. К сожалению – или к счастью, – я не из их числа. Но все же не думай, что я постоянно так остро несчастна. Мне бывает спокойно, бывает и радостно, – например, смотреть на семью дочери Поллия, на детей, я их полюбила. Иногда я просто любуюсь всей этой красотой, которая меня окружает, и бываю почти счастлива. Таким счастьем, наверное, бывают счастливы тени в Элизиуме…

– Мой вопрос не совсем праздный: ведь я и сам женат на вдове, – пояснил Стаций, как будто оправдываясь. – Но мне кажется, что у нас с Клавдией счастливый брак. Поговорив с тобой, я засомневался. Хотя я никогда не препятствовал Клавдии оплакивать первого мужа. На заре нашего брака она часто горевала, потом успокоилась.

– Так, наверное, вы и счастливы, – пожала плечами Полла. И с усмешкой добавила. – Не обращай на меня внимания. Такие морские диковины, как я, попадаются не так часто. Правда, согласись, и сравнение с Луканом мало кто выдержит. Я иногда думаю о том, что нередко встречается в мифах: возлюбленные богов, ими оставленные и выданные за смертных, – что́ чувствовали они? Каково было им? Я искренне жалею Поллия, который нарвался на меня. Меня же извиняет только то, что я сама в какой-то миг подумала, что теперь прошлое меня отпустит, но, как оказалось, ошиблась.

– А почему же Лукан не написал завещания непосредственно на тебя или не назначил тебе опекуном кого-то из своих друзей?

– Я же говорю, что он во многом был ребенком. – Она вновь еле заметно улыбнулась. – Думаю, что это просто не пришло ему в голову. Вероятно, этот вопрос можно было как-то решить, если бы заранее просчитать все, что получится. Лукан определенно провидел свою раннюю смерть, но чем эта смерть может обернуться для меня, не предполагал. Говорят, что каждый уважающий себя римлянин подправляет завещание на смертном одре. Многие участники заговора перед смертью изливали в кодициллах[147] потоки лести своему убийце с единственной целью: обезопасить родных. Но за те последние часы, что Лукан провел в своем доме, даже мысль об этих табличках не промелькнула ни у него, ни у меня. Мы были поглощены горем неизбежного расставания и величием его ухода в вечность. Однако в итоге получилось, что он тоже, как Катон Марцию, отдал меня другому. Вот я теперь и повторяю вслед за Марцией:

…Верни договор нерушимый
Прежнего ложа, Катон; верни мне одно только имя
Верной жены; на гробнице моей да напишут – «Катона
Марция», – чтоб века грядущие знали бесспорно,
Как я, тобой отдана, но не изгнана, мужа сменила…

К сожалению, на моей гробнице уже не напишут, что я жена Лукана…

Она внезапно замолчала и поднесла к глазам платок. Стаций почувствовал, что больше не может безучастно смотреть на ее мучения.

– Госпожа Полла! – воскликнул он с необычной для себя решимостью. – Не может быть, чтобы все было так безнадежно! Если хочешь, я поговорю с твоим мужем, чтобы он отказался от своих бессмысленных запретов на воспоминания. Я не верю, что его невозможно переубедить!