День саранчи

Эрл еще лежал на кушетке. Глаза у него были закрыты, и он обеими руками держал себя за низ живота. Мигеля не было.

Эйб хохотнул и весело помотал головой:

— Уделал я пастуха!

На тротуаре он еще раз попробовал заманить их с собой:

— Пошли, ребята, — получите удовольствие.

— Я иду домой, — сказал Клод.

Они подошли с карликом к его машине и посмотрели, как он забирается в кабину. На тормозе и сцеплении у него были специальные надставки, чтобы он мог дотянуться до них своими крохотными ножками.

— Ну, махнем?

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Клод.

— Ну и черт с вами!

Так он с ними попрощался. Он отпустил тормоз, и машина укатилась.

24

На другое утро, когда Тод проснулся, голова у него раскалывалась. Он позвонил на студию, сказал, что не придет, и до полудня пролежал в постели; затем пошел в город завтракать. После нескольких чашек горячего чая ему стало легче, и он решил навестить Гомера. Он все еще хотел извиниться.

От подъема в гору к Пиньон-Каньону боль в голове начала пульсировать, и он даже обрадовался, что никто не ответил на его настойчивый стук. Собравшись уже уходить, он заметил, что штора в одном окне шевельнулась, и вернулся, чтобы постучать еще раз. Ответа по-прежнему не было.

Он заглянул в гараж. Машина Фей исчезла, так же как и бойцовые петухи. Он подошел к дому сзади и постучал в дверь кухни. Тишина была какой-то чересчур уж полной. Он тронул ручку и обнаружил, что дверь не заперта. Он несколько раз крикнул «эй», чтобы дать о себе знать, и прошел через кухню в гостиную.

Красные бархатные шторы были плотно задернуты, но он разглядел Гомера, который сидел на кушетке, уставясь на свои руки, лежавшие на коленных чашечках. Он был в бумазейной ночной рубахе, босой.

— Только что встали?

Гомер не пошевелился и не ответил.

Тод сделал еще попытку:

— Ну и вечерок!

Он понимал, что глупо изображать бодрячка, но ничего лучше придумать не мог.

— Здорово я вчера перебрал! — продолжал он и даже попытался хихикнуть.

Гомер не обращал на него ни малейшего внимания.

В комнате все оставалось так же, как прошлой ночью. Столы и стулья были перевернуты, разбитая картина валялась на том же самом месте. Чтобы как-то оправдать свое присутствие, он принялся наводить порядок. Он поднял стулья, расправил ковер и собрал раскиданные повсюду окурки. Потом раздвинул шторы и открыл окно.

— Ну, так уже веселее, а? — бодро спросил он.

Гомер на секунду поднял глаза, потом снова уставился на руки. Тод видел, что он постепенно выходит из оцепенения.

— Хотите кофе? — спросил Тод.

Гомер убрал руки с колен и, спрятав под мышками, крепко зажал — но не ответил.

— Горячего кофейку — что вы скажете?

Гомер вынул руки из подмышек и сел на них. Немного погодя он отрицательно помотал головой — медленно, тяжело, как собака с клещом в ухе.

— Я сварю.

Тод вышел на кухню и поставил кофейник на плиту. Пока он закипал, Тод заглянул в комнату Фей. Она была опустошена. Все ящики комода были выдвинуты, на полу валялись пустые коробки. Посреди ковра лежал разбитый флакон духов, и от всего вокруг разило гарденией.

Сварив кофе, Тод налил две чашки и отнес их на подносе в гостиную. Гомера он нашел в той же позиции — сидящим на руках. Тод пододвинул к нему столик и поставил поднос.

— Себе я тоже налил, — сказал он. — Давайте пейте, пока не остыл.

Тод поднял чашку и протянул ему, но, увидев, что Гомер собирается заговорить, опустил ее и стал ждать.

— Я возвращаюсь в Уэйнвилл, — сказал Гомер.

— Прекрасная идея — замечательная!

Он снова подвинул к нему чашку. Гомер даже не посмотрел на нее. Он несколько раз сглотнул, пытаясь протолкнуть что-то застрявшее в горле, потом заплакал. Он плакал, не закрывая лица и не наклонив головы. Звук был как от топора, рубящего сосну, — тяжелый, гулкий, литой. Он повторялся мерно, но без акцентов. В нем не было развития. Каждый его обрубок был в точности подобен предыдущему. Он ничем не мог разрешиться.

Тод понял, что успокаивать Гомера бесполезно. Только очень глупый человек мог бы на это решиться. Он отошел в дальний угол и стал ждать.

Он уже собрался закурить вторую сигарету, когда Гомер позвал его:

— Тод!

— Я здесь, Гомер. — Он поспешил к кушетке.

Гомер еще плакал, но вдруг остановился — так же внезапно, как начал.

— Да, Гомер? — ободряюще произнес Тод.

— Она ушла.

— Да, я понял. Выпейте кофе.

— Она ушла.

Зная, что он питает большое доверие к пословицам, Тод привел подходящую:

— Меньше на дворе, легче голове.

— Она ушла, пока я спал.

— А вам не один черт? Вы ведь возвращаетесь в Уэйнвилл.

— Не надо сквернословить, — произнес Гомер с тем же сумасшедшим спокойствием.

— Виноват, — пробурчал Тод.

Слово «виноват» подействовало, как динамит, заложенный в плотину. Речь хлынула из Гомера мутным бурлящим потоком. Сначала Тод подумал, что ему будет полезно облегчиться таким путем. Но он ошибся. Запасы за плотиной восполнялись слишком быстро. Чем больше Гомер говорил, тем больше росло давление, потому что поток был круговым и бежал обратно за плотину.