День сардины

С тех пор мы не вылезали за пределы своего района. Да и то у границ было небезопасно, так что мы старались держаться в центре, где всегда можно было найти, чем заняться. Иногда мы выпивали понемногу, если бывали при деньгах, раза два в неделю ходили в кино, а не то околачивались возле молочного кафе или собирались в старой литейной, где, не найдя лучшего места, оборудовали свой штаб. По субботам ходили на танцы. В общем тоска зеленая.

Мы гордо щеголяли в своей субботней форме — диагоналевые брюки, ботинки на толстой подошве, непромокаемые куртки и узкие красные галстуки. Об одежде мы очень заботились. Конечно, это было пустое зазнайство, но тут уж Носарь слышать ничего не хотел. Он был ярым поборником дисциплины. «Все должно быть в лучшем виде, а не то…» Правда, мне он никогда слова не сказал, потому что я очень следил за своим костюмом. Мы с ним подружились, но между нами всегда оставалось некоторое расстояние. Мне нравилось, что у него есть чувство юмора. Кроме того, я видел его в драке и уважал за храбрость. А он без меня шагу ступить не мог. Он задумывал всякие планы, я разрабатывал их во всех подробностях.

Он отлично умел принимать быстрые решения — помните, в «Риджент» он все разыграл, как по нотам, а дальние стратегические замыслы подсказывал ему я. Взять хоть нашу штаб-квартиру. Сначала пришлось его уговаривать, но я настоял на своем. Там была старая кладовка, мы ее вычистили и приладили запор на дверь. Притащили туда для Носаря стол и стул. Остальные сидели на ящиках из-под апельсинов. У нас был даже старый граммофон и целая куча пластинок, которые мы выпросили, взяли взаймы или просто стибрили. Пластинки были вшивенькие: какие-то хмыри долбали вещи двадцати или тридцатилетней давности — мы их ставили только для смеху. Скажем, «Эми, бесподобная Эми»-про женщину, которая перелетела Атлантический или еще какой-то там океан и побила все рекорды. Но были и другие, из южных штатов, например Луис Армстронг, Фэтс, Уоллер, Джелли Ролл Мортон, братья Миллз и еще навалом. Мы любили старый добрый джаз. Могли сидеть, обхватив коленки, хоть до утра, особенно если удавалось раздобыть бутылку-другую пива и сигареты, но и это не обязательно. Хорошие были вечера. Может быть, лучшие в моей жизни.

Но всему приходит конец, и он пришел. Не сразу, конечно, а потихоньку. Подкрался, как кот к воробьям. Конечно, так оно и должно было случиться. Это я понимаю. Я хочу только сказать, что конец пришел раньше времени. Сперва Носарь поступил работать на консервную фабрику, но от этого, пожалуй, ничего еще не изменилось, только теперь у него завелись денежки и он мог чуть не каждый день выпивон устраивать. Все вышло одно к одному.

Раз вечером Носарь куда-то исчез. Мы договорилась встретиться у молочного кафе, но он не пришел. Нечего и говорить, что весь вечер я чувствовал себя одиноким, даже когда собрались все остальные. Забавно, как это двое не могут обойтись друг без друга. И даже когда один из наших, по прозвищу Балда, стал рассказывать мне какую-то историю про своего отца, чувство одиночества не прошло.

— Зовет меня директор к себе в кабинет и говорит: слышал я, что ты неграмотный, а я ему говорю: у нас есть «Беано», и я прочел его от корки до корки, а он: «Брось врать, это ведь иллюстрированный журнал, а вот когда получку будешь получать, тогда как?» Я и говорю, что, мол, как-нибудь сосчитаю, а он вскочил и стал толковать, как это важно — быть грамотным. Все должны быть грамотные… Ты слушаешь, Артур?

Я сказал, что слушаю, но на самом деле мне было не до него. Мне хотелось найти Носаря, где бы он ни был, и притащить его сюда. Но это было не в моих силах. Ох, до чего ж противно чувствовать свое бессилие.

— Тогда он сказал, что учитель специально будет ко мне на дом ходить, чувствуешь? А я только поглядел на него. «Ну, что скажешь?» — спрашивает. Но я, конечно, ничего ему не сказал, потому что он-то не торгует рыбой с жареной картошкой, где уж ему понять, какой это сумасшедший дом, когда рядом с тобой две тетки картошку чистят, а полоумный старик носится как угорелый, потрошит рыбу или разрезает тридцатифунтовый кусок жира, и вонь стоит такая, что сквозь нее и с бульдозером не пробиться…

— Артур, вот хороший кусочек.

— Эх, и вкуснятина!

— Ну, в конце концов пришел он к моему старику и пристал с ножом к горлу, а мой старик в это время закладывал картошку в картофелерезку, а оттуда все ссыпал в старую ванну, в которой мы купаемся по пятницам, когда закроем лавку. Под конец — ты слушаешь, Артур? — он спрашивает моего старика: «Слышали вы меня?» А мой старик ему: «Слышал, сэр». Тогда этот самый директор говорит: «Ну и что скажете?» А мой старик ему ни к селу, ни к городу: «Одно могу верно сказать — подписи подделывать он никогда не будет».

Ну, пришлось посмеяться, все-таки он из наших и очень старался меня развлечь, но, видно, у меня это получилось неубедительно, потому что Балда придвинулся ко мне и сказал:

— Ха-ха-ха! По-твоему, не смешно?