День сардины

Да, ни души вокруг, и я ехал, сам не зная куда, все дальше от дома. Луна мчалась по небу со скоростью шестидесяти миль в час. Елки торчали со всех сторон, как железные шипы. Пока ветер дул мне в спину, было еще ничего, но к десяти часам он резко переменился, и я еле полз. Проехав еще мили две, я сдался.

Дело было так: у дороги стоял одинокий дом. Знаете, бывают такие дома с двумя большими колоннами, а на них здоровенные шары — таких я сроду не видал. За домом был садик, такой светлый и уютный, что у меня сердце дрогнуло. Оставив велосипед у ворот, я поплелся по дорожке. Она вся поросла мхом, таким густым, что казалось, идешь по ковру толщиной дюйма в три. Я хотел только в окно заглянуть. Оно притягивало меня, как магнит. Я быстро заглянул туда и отдернул голову, как испуганная птица, когда клюет, но понял, что бояться нечего. В комнате у телевизора сидели женщина и девочка. Они смотрели телевизор и мотали шерсть. Знаете, как это делается — одна держит, другая наматывает клубок. Держала шерсть девочка. Она была пострижена под мальчишку, так что ее красивая шея была открыта. Это уж такая стрижка — у кого шея некрасивая, тому лучше так и не стричься. Девочка все время перебирала руками, как матрос, тянущий снасти. Женщина была уже немолодая, под сорок, беловолосая, розовощекая. И обе они так хорошо улыбались; я слышал ровное журчание их разговора. До чего же у них было хорошо — их тепло было ощутимее, чем тепло пылающего камина. Я отдал бы все, что имел, — два фунта с мелочью, только бы войти туда, и сказать «здрасьте», и чтобы мне улыбнулась темноволосая девчонка с красивой шеей, а женщина предложила чашку крепкого чая. Я даже подумал, не постучаться ли, а потом будь что будет: я бедный сирота, добираюсь в Пенрит к дяде, он обещал устроить меня на работу.

Но тут произошла удивительная штука: женщина смотала клубок, со смехом подбросила и поймала его, а потом положила на каминную полку. Полка была очень высокая, и она с трудом до нее дотянулась. Ее шерстяное платье с кожаным поясом приподнялось. Таких красивых ног я никогда не видел…

Я был так одинок, что мне хотелось вбежать в дом и, бросившись на колени, обхватить ее ноги, — я был уверен, что найду там утешение. Я совсем потерял голову и готов был впрямь это сделать. С некоторыми бывает такое, и я понимаю, их толкает к этому одиночество и желание, чтоб их утешила женщина. И вот такой молодчик вбегает, а женщина вскрикивает, кусает себе руку, пугается, вцепляется в него, и пиши пропало…

Я дал деру от этого окна.

XII

1

Вы пробовали когда-нибудь ночевать в холодную ночь под открытым небом? Я обошел дом задами, все искал сарай, но нашел только высокую стену, в которую было вмазано столько бутылочного стекла, что любой пивовар пустил бы слезу.

Я все же перемахнул через забор. Четверть мили я шел по густому ельнику, и отовсюду на меня смотрели маленькие красные глаза. Оказалось, это фазаны. Я протянул руку, и в награду один долбанул меня клювом — видно, фазаны были домашние, но не совсем ручные. Я взял свой велосипед и покатил дальше.

Потом я увидел большой дом, совсем как в фильме «Знак креста», — пустое крыльцо, холодные каменные плиты, красивые цветные окна и гнилой остов старого американского органа, выставленный стервятникам на растерзание. Дверь была заперта. Я пошел дальше и наткнулся на зверька с длинной мордой и кроткими глазами; он стоял наготове, подняв одну лапу. Ему не понравился мой запах, и он ускакал.

Я зашел во двор этого громадного дома с разрушенными стенами, обвалившейся крышей и пустыми окнами. Всюду между каменными плитами росли кусты. Что-то зашевелилось, и я бросился прочь еще быстрей, чем тот зверек. Дорожка в последний раз вильнула и перешла в мощеную дорогу, которая скоро разделилась на две, а потом они снова соединились перед развалинами дома с тремя рядами окон, зубчатыми башенками в ложноготическом стиле и роскошным, похожим на пещеру подъездом, куда я вошел вместе с велосипедом. Я очутился в комнате величиной почти с танцзал в «Ридженте», с камином, который можно было принять за огромную, двустворчатую дверь, покуда не увидишь трубу, уходившую в потолок где-то в миллиарде миль над головой.

Я осветил комнату велосипедным фонарем — всюду кучи камней, досок, штукатурки. Слева от меня была пустота — словно огромный солитер сжевал все вокруг и след его порос крапивой. Справа было множество всяких комнат, а сверху торчали балки, на которых, как огромные выпотрошенные селедки, висели куски штукатурки.