День сардины

И вдруг я почувствовал, что, кроме солнца, есть еще ветер, а мысль, что придется продолжать путь без велосипеда, была холодней ветра. Идти дальше я был не в силах, но и возвращаться назад, прямо к ним в лапы, не хотел. А потом вдруг — может быть, тут примешалось воспоминание о женщине и девочке у пылающего камина — у меня мелькнула мысль пойти к Стелле. Я вспомнил ее кухню, полную всяких припасов, уютную столовую, широкую кровать с холодными крахмальными простынями и стеганое одеяло. Вспомнил, конечно, и саму Стеллу. Но первым делом мне вспомнился ее дом, который она сама обставила. Я не мог вернуться. И все же, не решив, куда именно идти, я пошел назад. Когда я вспоминаю обо всех глупостях, которые натворил в тот день, мне плакать хочется — ведь все это, как потом оказалось, было ни к чему. Я крался вдоль изгородей, далеко обходя разрушенные дома и коровники, делал многомильные крюки, чтобы миновать ферму, и бегом пересекал каждую тропинку. Мне мерещилось только одно — моя фотография в газетах. Каким-то нюхом я, наконец, нашел дорогу к реке и пошел по берегу. Я знал, что это наша река, потому что прежде работал вместе с одним малым, который жил неподалеку от тех развалин, и он рассказывал, что во время войны, когда мяса не хватало, он подстрелил здесь оленя и до самого дома тащил его на себе. Он мне казался чуть ли не сверхчеловеком. Мне нечего было тащить на себе, и все же я еле шел. То и дело я натыкался на загородки из колючей проволоки. И всюду, куда ни поверни, они преграждали дорогу. Они были совсем как живые и вцеплялись в меня, как волки, а местами берег был такой крутой, что приходилось выбирать, идти ли на виду, полем, вдоль дороги, или же вброд по воде. Я шел вброд.

Потом я проследил свой путь по карте. С виду не так уж и много. Но все же я прошел почти пятнадцать миль — немалое расстояние, если ты не привык много ходить пешком, особенно когда все тело ломит после ночевки на каменном полу, а ботинки, носки и брюки, мокрые до колен, даже просохнуть не успевают. И за весь день ты ни разу не поел по-человечески и не смеешь выйти на дорогу, не говоря уж о том, чтоб зайти в магазин и купить плитку шоколада.

Уже смеркалось, когда я добрался до Тайна. Я сидел на станционной платформе и в полном отчаянье смотрел за пути, на холодную, стального цвета воду. Я знал, что до города далеко, и в голове у меня была только одна мысль — вернуться туда, к Стелле. Я уже не колебался; голод и усталость заставили меня забыть все глупости. Три раза мимо меня проносились дизельные поезда, и я никогда еще не видел столько жирных, самодовольных свиней, как в окнах вагонов. Потом прошел товарный поезд с углем. Я сидел, весь дрожа, глядя, как он с лязгом ползет мимо, и не решался прыгнуть на подножку. Поезд остановился перед семафором. У стенки платформы нетрудно было вырыть в мелком угле уютную теплую нору. Я лежал там, и все тело у меня болело, но я утешался мыслью, что доеду до самого города. И тогда оставался совсем пустяк — выбрать удобное место да спрыгнуть; ведь после таких передряг, после того, как опустишься на самое дно, приходит время, когда начинаешь смотреть на вещи просто.

3

Около половины десятого я был уже на окраине города и ошивался возле пустой телефонной будки. Я прошел уже три будки, которые были заняты, и еще две, потому что поблизости были люди. В этот вечер все почему-то бросились звонить знакомым. Мучительно было чувствовать в ботинках угольную крошку — она набилась туда, когда я добрую милю удирал по запасным путям от железнодорожного охранника. А в животе у меня был не уголь, там были маленькие мышки, которые грызли мне кишки. Следующая будка была ярко освещена, и я боялся войти в нее, словно в телевизионную студию, потом вбежал туда бегом и тут вдруг обнаружил, что забыл номер. Я вынул четыре пенса и стал листать телефонную книгу, разрывая в спешке страницы, а когда открыл ее на нужном месте, цифры плясали у меня перед глазами. Пришлось отметить номер карандашом — я боялся потерять его или снова забыть, если закрою книгу. Потом я опустил монету в щель. Автомат никак не давал гудка, три раза он выбрасывал последний пенс. В четвертый раз я до половины засунул монету в щель и стукнул по ней кулаком; в аппарате что-то щелкнуло, и я набрал номер. У меня упало сердце.

Она ответила, назвала свою фамилию и номер телефона. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.

— Алло! Стелла? Это Артур… Можно мне зайти к тебе? У меня неприятности.

Она опять назвала фамилию и номер. Я понял, что говорю впустую, потому что забыл нажать кнопку. И тут я от растерянности нажал не ту кнопку, аппарат выбросил назад мои деньги, а ее голос замолк. Я начал все сначала.

— Ах! — сказала она и сразу спросила: — Это ты звонил несколько минут назад?

— Да, я нажал не ту кнопку.

— Ты меня напугал — знаешь, страшно становится, когда тебе позвонят, а потом молчат, и ты будто с пустотой разговариваешь… У меня от этого мурашки по коже бегают.