День сардины

— Змей пожирает всех, — сказал он. — Против этого и спорить нечего. — Он единым духом осушил кружку почти до дна. — Теперь, когда в него никто не верит, ему еще сподручней стало дела делать. Это он попутал тебя и других ребят, когда вы травили моего племянника в овраге. И мой бедный племянник думал, что он убегает от вас, но как бы не так — это его змей тащил в преисподнюю, все равно как земля все притягивает, понимаешь?

— Кэрразерс-Смит?

Он кивнул.

— Тогда-то змей в первый раз и ввел его в искушение — заставил стыдиться собственной фамилии. Мне-то что. Родичей ведь не выбирают. Они тебе от рождения даны, а потом можешь их бросить — дело твое. Как только он сменил фамилию, так сразу и попал в лапы змея. Человек, который своей фамилии испугался, и мальчишек испугается, тот, который не может вынести свою фамилию, ничего не может вынести. Верно я говорю? Вот он и бежит, как заяц, падает, а женщина, это жало змея, уж тут как тут, тянет его к погибели.

И я снова представил себе, как Кэрразерс-Смит вошел в дом у оврага.

— Та женщина, которая его впустила?

— Та, с которой его змей свел.

— Значит, по-вашему, не мы с ним так поступили…

— Выбрось это из головы. Вы не ведали, что творили. И та женщина тоже. Когда мой племянник побежал с холма, он угодил прямиком в пасть змея. Не знаю уж, что хуже: наверх лезть или вниз падать. Но, видать, он ей понравился. Она не умывалась дня два, а потом пришла ко мне и сказала, что нашла его в петле, и все спрашивала: «Почему? Почему? Почему? Может, потому, что он потерял место в школе, — сказала она. — А может, потому, что скучал по жене и детям». И я не стал ей говорить, что просто он проснулся утром и увидел ее грязное лицо, грязное окно, грязные простыни, а может, еще свои грязные ногти… и понял, что он во чреве змея. — Джордж погрозил мне пальцем. — Помни, у тебя может быть шикарный дом, шикарный автомобиль и шикарная баба, ты можешь спать в чистой постели и все-таки быть во чреве змея…

— Что ж, может, вы и правы, — сказал я.

— Погляди на меня, погляди на себя, малыш Артур, — сказал он. — Все мы там. Нам и шевельнуться нельзя против воли змея. Это он выписывает путевые листы, а не я, и не Сэм, и не тот, с револьвером. Все мы вроде заводных обезьян.

И он пошевелил пальцами, словно играл невидимой игрушкой.

— Я, когда на шахте работал, — продолжал он, — часто думал: что будет, если в один прекрасный день я пробьюсь к сияющему свету? Будет ли мне хорошо? А только, Артур, мой мальчик, нигде не сияет свет, верно тебе говорю.

Барменша с жабьей мордой подошла к нам.

— Это твой знакомый? — Я кивнул. — Уведи-ка его от греха…

— Сейчас я его домой провожу, — сказал я, едва выдавливая из себя слова, и вдруг раздался звон. Старик Джордж повалился на стойку, а кружка пролетела мимо головы барменши.

— Ты тоже из ихних, — сказал он тихо. — Заодно со змеем.

Рука у него была твердая, как железо.

— Она про это не знает, Джордж, — сказал я. — Она не виновата.

— Твоя правда, — сказал он, отворачиваясь. Барменша сразу испарилась. — Бедная тварь.

— Пошли отсюда, — сказал я.

— Опять на высоту 60, — сказал он. — А она вот-вот взорвется.

— Нужно им помочь, — торопил я его.

Пришел какой-то верзила в рубашке без воротничка. Я нашарил в кармане монету.

— Не беспокойтесь, мистер, — сказал я. — Мы уходим.

— А кружка?

— Вот полдоллара.

— Полдолларом тут не отделаешься. С хозяйкой истерика, — сказал он и нырнул под стойку.

— Берегись, вот еще один! — сказал Джордж.

Верзила протянул руку за ножом, и мы увидели наколотую на ней голую женщину. Старик Джордж оттолкнул меня и, пригнув голову, врезал ему. Татуированный свалился, как тряпичная кукла. Все, кроме ирландки и старика, которые теперь сидели за тем столиком, откуда ушла молодая пара, столпились вокруг нас.

— Дайте мне его увести, — просил я.

— Сейчас я наведу порядок, вот увидишь, — сказал Джордж весело. Он замахнулся, и они бросились врассыпную.

От пивной до его дома было всего четверть мили, но шли мы добрых полчаса. Скоро я понял, что он вовсе и не хочет домой. Ему хотелось плясать, вертеться вокруг фонарей, качаться, выкидывать всякие штуки или где-нибудь в уголке разговоры разговаривать. Но потом он протрезвел и к себе меня не пустил.

— Тебе здесь не место, малыш Артур, — сказал он. — Уходи, все будет в порядке. — Он сел на каменное крыльцо и задрал голову. — Хоть бы одна паршивая звездочка. В первый раз на небо поглядел за столько лет, а они все, как назло, попрятались.

— Это потому, что туман с моря принесло.

— Не морочь себя, — сказал он. — Звезды дают людям надежду, и поэтому всякая сволота нарочно пускает дымовую завесу, понял? Там, наверху, столько света, что ослепнуть можно. Беги домой, малыш, и постарайся жить так, чтоб из тебя вышел толк.

— А как это сделать?

Он понурился и стал теребить свой потрепанный плащ.

— Не знаю. Есть миллион дорог для того, кто не думает о себе. Я старик дошлый, верь моему слову.

— А вы как, ничего?

— Ничего. Ступай.

— Ну что ж, пока…