День середины лета

В последний год нередко доносился из-за дверей Императорской опочивальни страшный, нечеловеческий вой, а слугам — даже для уборки — запрещалось приближаться к скрытому балдахином Императорскому ложу. Лекари сами ходили за венценосным больным, следя за каждым его стоном и вдохом. В попытке оттянуть неизбежное, они вливали в него силы, которых хватило бы, чтоб остановить всеимперский мор. Проверяли еду и питье, белье и одежду — даже свечи, каждую свечу в комнате. И все равно время от времени удавалось как-то неизвестным "помощникам" угостить венценосного безумца хоть каплей заветного маслянисто-черного зелья, пуская насмарку целительские труды многих дней. Вовсе не глупы были эти "помощники"! Не торопились они, не вмешивались, выжидали потихоньку в сторонке… Ведь вздумай только кто-нибудь ускорить гибель Императора с помощью привычных всякому придворному ножа или яда — и громкий вой подняли бы храмовые святоши, трезвоня перед чернью о "противном Богиням деянии". А там и Гильдия с радостью своих псов бы спустила… Зачем же так рисковать, если Его Божественность и без того с каждым новым утром просыпается лишь с помощью чуда? Казалось, само время было на их стороне — и все же они просчитались…

Астриоцеулинус IX прожил целых четыре дня после совершеннолетия лорда Илана, своего первого наследника. Правящий Дом не угас и не был смещен с Золотого Трона. В истории же, и в народной памяти остался покойный мудрым, хоть и болезненным не в меру правителем. Об истинной его сути, о последних его годах знали немногие — да и те, кто знал, изо всех сил старались забыть, охотно повторяя печальную сказку о "слабом здоровье" и "великих свершениях". Огромных усилий стоила эта сказка целителям Храма и Гильдии. Покойному же Императору принесла невиданные муки при жизни — да приобщение к лику святых после смерти.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ОБ АПТЕКАРЕ, БЕГЛОЙ ЖРИЦЕ, СВЯТОМ ОТЦЕ И ТЕМНЫХ МАСТЕРАХ

Конечно же, Илл'а заблудилась. Первое время она слишком растеряна была, слишком оглушена всем вокруг, чтобы думать о том, куда идет. Да и высокий купол Собора, взлетающий над прочими храмовыми постройками, звенящий голосами колоколов над городскими крышами, со всякой улицы казался обманчиво близким: откуда не оглянись — вот он, за спиной! Не сразу и в голову придет, что брести к нему еще и брести извилистым лабиринтом из стен и переулков…

На девушку косились прохожие — с недоумением и любопытством, с осуждением и плохо скрытой неприязнью. Илл'а поначалу не могла понять, в чем дело — и только семь перекрестков спустя догадалась украдкой отвязать от чьего-то забора серую ленточку да приладить себе на руку.

Пялиться на нее перестали.

Зато храмовые купола пропали-таки из виду, а богатые усадьбы за высокими заборами сменились аккуратными, плотно слепленными друг с другом, домишками, мостовая прибавила колдобин — и откуда-то потянуло морем.

Идти дальше Илл'а не решилась.

Даже она, храмовая девочка, достаточно наслушалась россказней, чтобы понять: припортовые трущобы — место не самое лучшее… Нет, целителю, конечно, и там будут рады — схватят, да из рук не выпустят… Вот только врачевать преступный сброд вряд ли было Илл'ыным призванием.

Надо барахтаться, пока есть возможность — на самое дно всегда опуститься успеет…

Последняя мысль отдавала злой горчинкой, отчего казалась непривычно чужой. Да и неоткуда ей было взяться в голове тихой храмовой затворницы! Но в эти слова верилось — и сейчас они вели девушку: прочь от нищей прибрежной пестроты, вглубь небогатых, но уютных улочек…

Путеводным маячком над головою Илл'ы заколыхался вдруг со скрипом жестяной аптекарский трилистник. Вывеска была кривой и ржавой; крылечко — грязным; окно, заставленное изнутри склянками, — некрашеным и пыльным. Будь у юной жрицы выбор — в такую аптеку ни за что не зашла бы. Но день уже клонился ко второй половине, а девушка пока знать не знала, куда ей податься.

Стоило хотя бы разжиться деньгами.

Неопрятная тетка за прилавком вполне соответствовала этому месту. На Илл'у, на ее зеленый храмовый балахон, а пуще всего — на медную монетку-лицензию, смотрела она с плохо скрытой враждебностью. В предложенных для покупки снадобьях рылась неаккуратно и дотошно, одинокий серебренник (ничтожную цену за выбранное ею редкое зелье!) отдавала с таким лицом, будто молодая жрица ее грабила, — а в глазах, между тем, плясал алчный огонек…

Чем торговка недовольна, Илл'а не понимала: в храмовой лавке за то же самое вдвое больше брали. Но ругаться девушке было не с руки. Она молча стерпела — зато выбравшись, наконец, из душной каморки, первым делом огляделась да окликнула крепкую бабенку, драившую и без того чистенькое крыльцо напротив. Хозяйка, не погнушавшаяся даже в такой день чистоту наводить — рассудила лекарка, — уж точно свое здоровье здешнему грязному крысятнику не доверит! До Храма отсюда далеченько — значит, должны быть у сердитой аптекарши конкуренты где-то на соседних улочках…

Илл'ыны ожидания оправдались.