День середины лета

— Что значит "какая разница"? — искренне возмутилась послушница. — Жизнелюбие пациента для лекаря лучшее подспорье! — сварливо добавила она, повторяя слова отца Гутора.

Незримый собеседник опять рассмеялся. Тяжело и сипло, перемежая хохот стонами, царапая натянутые нервы и заставляя Илл'у каждый раз ежиться.

А потом затих, с трудом восстанавливая дыхание.

— Ты ведь сама мечтаешь о покое все чаще, — с печальной серьезностью заговорил он вновь. — Так почему не сейчас?..

Белая длань с кровавым перстнем, раздвинув вязкую тьму, коснулась Илл'ыной щеки, вызывая странную дрожь.

— Чем этот день хуже остальных? — мягко вопросил незнакомец.

И послушница застыла, завороженная.

— Мы могли бы шагнуть туда вместе… — нежно потянул он ее к себе, навстречу ледяному мраку.

Тоненькие усики тьмы осторожно, словно боясь спугнуть, потянулись к лицу девочки, колючая изморозь пробралась под одежду. Илл'а вздрогнула и, наконец, очнулась.

— НЕТ! — в страхе отшатнулась она. — Не пойду!.. — ужас пробрал до костей, а кровь закипела вдруг злостью. — Не пущу! — вырвался у нее яростный крик, и Илл'а не узнала собственный голос.

Но, повинуясь глупому порыву, вцепилась в белую мужскую ладонь двумя руками, рванула резко на себя, вытаскивая из липкой мглы…

Чтобы в следующий миг проснуться дрожащей и слабой, опустошенной почти полностью — будто не спала она этой ночью, а лечила без устали больных и увечных…Чтобы трястись до утра от холодного ужаса — да так и не узнать, как в миг ее пробуждения на другом конце города распахнул, наконец, глаза ослабленный ядом светловолосый мужчина, и озарилось триумфом лицо склонившейся над ним Илл'ыной наставницы…

Целый месяц послушница со страхом смыкала веки и опасливо ежилась в темноте. Но тревожные сны больше не мучили ее, и постепенно Илл'а успокоилась. Монотонная храмовая жизнь всегда избавляет от ненужных раздумий. Хоть и приходило ей теперь при мысли о привычных пустоте да благодушии почему-то на ум нехорошее словечко "отупение", и было странное, взрослое чувство, словно не живет она, а все чего-то ожидает. Словно смотрит на саму себя со стороны — и остается недовольна увиденным…

Наверное, юная лекарка с этим тоже бы смирилась: известно ведь всякому, что даже сомнительный покой милее сердцу, чем тревоги да глупости! Но у Богинь на сей счет, видно, было собственное мнение. Потому-то в ночь, когда маслом и травами чадили в Молитвенном зале лампады, провожая, по традиции, уходящую осень, а первый зимний морозец посеребрил на храмовом огородике комья голой земли и поздние желтоцветы, незваный сон опять одолел послушницу.

Лесистые горные отроги царапали белыми снежными шапками тучное грозовое облако вдали; скрипучие старые сосны стонали на ветру, черкая ветвями у Илл'ы над головою. Под ногами перекатывалась мелкая галька — а в пяти шагах ворчала и шепталась неугомонная речушка, таща островки из листьев, веточек и сора, сердито волоча за собой гремящие камни и камешки.

— Красиво! — оглядевшись, выдохнула в изумлении послушница.

И тут же перепугано зажала рот ладонью.

Голос был не ее. Ниже, медовей и мягче — тембр взрослой женщины, а не слабый девчоночий писк. Осторожно склонилась Илл'а над водой — и застыла, пораженная. Быстрая речная гладь отражала кого-то старше, красивее, мудрее привычной ей храмовой мышки.

Суматошные мысли заскакали в голове — и улеглись вдруг, уступив чувству искристой, уверенной радости, так сильно отличающемуся от ее обычной осторожной робости, привитой строгими жрицами, что Илл'а даже почувствовала на миг укол вины. Была она сейчас собой — и не собой в то же время. Но, вопреки здравому смыслу и воспитанию, искренне гордилась такой переменой.

Как же это могло случиться? Видать, правду говорят, что во сне можно стать кем угодно! Вот только юным послушницам даже снов не полагалось ночью видеть! Вечерняя молитва и отвар из семи трав помогали унять разгулявшуюся фантазию, позволяя бестревожно отдыхать всю ночь, а наутро просыпаться очистившейся, без тени посторонних мыслей, что лишь смущают да отвлекают от работы. И девочка покорно молилась, пила зелье вместе со всеми, понимая, что нельзя по-другому — ведь именно дикие, бесконтрольные сны для таких, как она, необученных одаренных, и становились часто первым шагом на темном пути безумия…

Почему же теперь, как и тогда, осенью, отвар совсем не подействовал? Почему она мыслит так четко, осознавая все, будто наяву? И почему вдруг так странно, так возмутительно рада этому опасному сумасшествию?

Разобраться во всем Илл'е не дали.

Тень легла на бегущую воду, послушница резко обернулась — и второй раз за этот сон оторопела, забывая дышать. Незнакомый мужчина застыл в двух шагах, тревожно глядя на нее, ловя ее взгляд, боясь пошевелиться… Словно ожидая, что, как лесной зверек, в любой миг сорвется Илл'а прочь — и будет бежать, бежать меж этих древних сосен, скользя босыми ногами по мокрой серой гальке…