Дэн Сяопин

Столь разные настроения объяснялись не только тем, что Вэй первым, еще в середине 1920-х годов, начал организовывать массы. В уезде Дунлань и его окрестностях на участие в революционной борьбе местного населения колоссальное влияние оказывали межэтнические противоречия живших на этой территории чжуанов и ханьцев (то есть китайцев). Дело в том, что составлявшие подавляющее большинство здешних крестьян чжуаны — а именно они в основном и принимали участие в партизанском движении Вэя — вступали в отряды последнего движимые не классовым, а антикитайским чувством. Будучи разделенными на кланы и племена, именно в ненависти к ханьцам они находили общую почву. Эта их фобия имела исторические корни. Ведь их предки являлись хозяевами Гуанси до прибытия китайцев, начавших заселять эту провинцию только в VII–X веках. Новые поселенцы силой оттеснили их в горы, захватив плодородные долины и обложив непосильными налогами, в результате чего «отношения между ханьцами и китаизированными чжуанами, с одной стороны, и племенным народом, с другой, приобрели характер постоянной войны»³⁰. Сохранившие язык и культуру, но утратившие землю отцов истинные чжуаны из поколения в поколение боролись с китайцами. В середине XIX века, например, многие из них присоединились к тайпинам — членам бедных кланов хакка (так на диалекте последних звучит слово кэцзя — «гости»), переселившихся в Гуанси, в основном в ее восточные и частично северные и южные районы³¹, вслед за основной волной китайских мигрантов и в силу этого, так же как и чжуаны, вынужденных обосноваться на малоплодородных землях. Члены ханьских кланов, захвативших долины (они называли себя бэньди — «коренные жители»), разумеется, не упускали возможности нажиться за счет «гостей», сдавая им землю в аренду на кабальных условиях, вот и получили в ответ мощнейшее восстание, в котором под лозунгом «тайпин» («великий мир») собрались все неимущие, как хакка, так и чжуаны, да и многие отколовшиеся от кланов бэньди пауперы и люмпены. В результате в огне войны, захлестнувшей тогда весь юг и восток страны, погибло более двадцати миллионов человек.

Именно неугасавшая антипатия к ханьцам заставила чжуанов взять оружие и в середине 1920-х годов, тем более что в новое время их жизнь продолжала ухудшаться. С установлением власти милитаристов налоговые сборы в Гуанси выросли в несколько раз. Кроме основного налога на землю, чжуаны, как и другие жители, платили теперь десятки дополнительных — на ирригацию, борьбу со стихийными бедствиями, торговлю, заключение контрактов, покупку масла, табака, чая, керосина, угля, тканей и соломенных сандалей, выращивание и забой свиней, содержание солдат и полицейских, а также на строительство военных казарм. Причем выплачивать эти налоги они должны были за несколько лет вперед! Тех же, кто не мог рассчитаться, милитаристы заключали в тюрьмы, где их нещадно били³².

Нельзя сказать, чтобы внутри самих чжуанских племен и кланов не было имущественного неравенства. Главы племен (тусы) наряду с другими чжуанскими землевладельцами в одном уезле Дунлань владели 60–70 процентами земли, вынуждая соплеменников арендовывать у них поля. Однако подавляющее большинство простых чжуанов, связанных с ними узами родства, не считали себя вправе против них бунтовать. Иное дело пустить кровь ханьцам, жившим, кстати, как правило, в городах, которые манили нищих чжуанов своей «фантастической роскошью»! Вот повстанцы Вэя и стали уже в середине 1920-х годов заниматься «экспроприацией ханьских экспроприаторов», причем убивали не только богатых китайцев, но и вообще всех ханьцев, попадавшихся под горячую руку. Отправляясь же на «дело», неизменно исполняли традиционный воинский ритуал: отрубали головы дюжине петухов и, наполнив горячей кровью сосуды, жадно их осушали и клялись истребить всех пришельцев³³.

Немногочисленные местные коммунисты, действовавшие здесь до прихода войск Дэна и Чжан Юньи (их насчитывалось не более пятидесяти человек³⁴), и прежде всего сам Вэй, изо всех сил старались придать движению классовый характер, однако им это, как правило, не удавалось. «Старшего брата Ба» все чжуанские партизаны уважали, но его большевистские идеи не воспринимали. И не только потому, что слабо разбирались в социологии. Просто в языке чжуан отсутствовали ключевые для коммуниста слова — такие, например, как «свобода» и «равенство». Так что Вэю и его агитаторам часто приходилось разыгрывать целые представления перед поголовно безграмотными и непонимавшими даже устный китайский язык чжуанами. Чтобы объяснить, например, значение слова «равенство», один из коммунистов садился на плечи другого, а затем слезал и становился рядом с ним³⁵.