Дэн Сяопин

В то время Дэн опять оказался в Шанхае, куда отправился 10 марта 1931 года для отчета Центральному комитету и прояснения обстановки. По его словам, узнав о возвышении Чэнь Шаоюя, он «очень разволновался», поскольку «не испытывал к нему расположения», переговорил с Ли Минжуем и еще одним членом фронтового комитета, Сюй Чжо, и те, якобы выразив понимание, одобрили его решение поехать в Шанхай. Тем более что «в то время, — утверждает Дэн, — серьезной угрозы со стороны противника [войскам] не было»⁹¹. Сюй Чжо сменил Дэна на посту секретаря фронтового комитета, и тот под видом торговца лекарственными травами покинул расположение войск.

Возможно, так всё и было, хотя некоторые факты заставляют в этом сомневаться. Например, достоверно известно, что в тот самый день, когда Дэн отправился в Шанхай, на войска Ли Минжуя напал неприятель и им срочно пришлось отступать. Дэн же, находившийся неподалеку в госпитале, где навещал раненых, услышав стрельбу, тут же написал Ли Минжую записку: «Насколько я понимаю, вы подверглись нападению и в настоящее время отступаете. Я не смогу добраться до вас, так что, пожалуйста, отходите в горы Цзинган [на границе с Хунанью] и объединяйтесь там с Красной армией. Я постараюсь доложить о делах 7-го корпуса партийному центру»⁹². Он передал записку Сюй Чжо, находившемуся с ним, и сразу же уехал.

Значит, все-таки «серьезная угроза» существовала? Зачем же тогда надо было покидать старых товарищей в столь тяжелый момент и писать эту странную записку? Ведь если Дэн сам опасался не добраться до 7-го корпуса, почему же считал, что Сюй Чжо мог это сделать? Может быть, все-таки Дэн, как и в феврале 1930 года, просто «потерял терпение и решил уйти»? Трудно сказать. Его однополчанин, генерал Mo Вэньхуа, например, не верил в то, что Дэн покинул войска, получив одобрение членов фронтового комитета⁹³. А хунвэйбины прямо обвиняли Дэна в том, что он «бежал в Шанхай, чтобы скрыться от опасности», проявив «свою подлинную сущность жалкого труса»⁹⁴. Дэну пришлось защищаться, и он сделал это весьма виртуозно в «Автобиографических записках», написанных в июне — июле 1968 года, и в письме Председателю Мао Цзэдуну от 3 августа 1972 года. С одной стороны, он признал, что в начале 1931 года ни в коем случае «не должен был покидать 7-й корпус Красной армии. [Это] было одной из самых крупных ошибок моей жизни… в политическом отношении». С другой стороны, настаивал на том, что его поступок «был законным в организационном отношении»⁹⁵, то есть что он получил одобрение фронтового комитета. Никого из членов этого комитета (ни Ли Минжуя, ни Сюй Чжо), правда, к тому времени не было в живых, так что весь этот эпизод приходится оставить на совести Дэна.

Таким образом, гуансийский эксперимент закончился полным поражением, и лилисаневский авантюризм лишь частично способствовал этому. Радикальная политика китайских коммунистов не нашла отклика в душах большинства населения провинции. В результате советское движение на юго-западе Китая вылилось в серию грабежей и убийств, в разгул вооруженного бандитизма пауперов, люмпенов и дунланьских чжуанов, активно поддержанных Красной армией. Никакого массового движения крестьян так и не произошло. Это вынужден был признать сам Дэн⁹⁶.

«ДУХ ПЯТИ БЕССТРАШИЙ»

В Шанхае, куда Дэн прибыл в конце марта 1931 года, его ожидал холодный прием. Казалось, новые вожди просто не хотели его замечать. Целый месяц Дэн провел без дела: его поселили на одну из конспиративных квартир, снабдили кое-какими средствами и оставили в изоляции. Возможно, дали тем самым время осознать глубину совершенных им «тяжелых ошибок», приведших к поражению советского движения в Гуанси. В Центральном комитете давно знали, что произошло: о перипетиях 7-го корпуса им во всех красках доложил не только Дэн Ган, но и начальник корпусного политотдела Чэнь Хаожэнь, в январе 1931 года тоже покинувший расположение корпуса и прибывший в Шанхай на два месяца раньше Дэн Сяопина. 9 марта Чэнь, часто конфликтовавший с Дэном по ряду тактических вопросов, представил в ЦК доклад, в котором обвинил фронтовой комитет корпуса (то есть именно Дэна) в том, что тот «не уделял должного внимания работе среди масс», «избегал столкновений с врагом» и «был лишен наступательного порыва»⁹⁷. Через месяц, 4 апреля, новые обвинения в адрес командования 7-го корпуса — и в «лилисаневщине», и в «правом (!?) уклоне» — выдвинул некий Янь Хэн (по-видимому, один из полевых командиров), прибывший в Шанхай в конце февраля⁹⁸. Все эти упреки были серьезными, так что над Дэном сгустились тучи.