Дэн Сяопин

Во второй половине 1952-го — первой половине 1953 года Мао перевел в Пекин и некоторых других региональных вождей, которых тоже назначил на высокие должности в государственно-партийном аппарате. Главу Северо-Восточного бюро Гао Гана, бывшего на год моложе Дэна, но уже являвшегося и членом Политбюро, и одним из заместителей Председателя в Центральном народном правительстве, сделал руководителем Госплана, босса Восточно-Китайского региона Жао Шуши, 44-летнего партаппаратчика, — заведующим организационным отделом Центрального комитета, а второго секретаря Центрально-Южного бюро Дэн Цзыхуэя, 56-летнего ветерана, — заведующим отделом ЦК по работе в деревне. Еще раньше, в сентябре 1950 года, он перевел в Пекин второго секретаря Северо-Западного бюро, совсем молодого Си Чжунсюня (ему тогда не исполнилось и тридцати семи), назначив его сначала заведующим отделом пропаганды ЦК, а через три года — секретарем Государственного административного совета.

Всех этих людей, за исключением Си Чжунсюня, Дэн хорошо знал. С Гао, как мы помним, работал еще в 1926–1927 годах во «2-й школе Вампу» в Сиани, с Жао — в 1949 году в Восточно-Китайском бюро (именно Жао и сменил его на посту первого секретаря этого подразделения ЦК), а с Дэн Цзыхуэм тесно общался в 1948-м, когда тот был его подчиненным (третьим секретарем) в Бюро ЦК по Центральной равнине. Всю пятерку — Дэна, Гао, Жао, Дэн Цзыхуэя и Си Чжунсюня — стали тогда в коридорах власти за глаза называть «пятью конями, прискакавшими в столицу». О Гао Гане же говорили, как о «коне, прискакавшем первым», имея в виду, что именно он из всех пятерых получил наибольшую власть⁶¹.

А вскоре Председатель вообще ликвидировал все военно-административные комитеты и бюро ЦК. По-видимому, из опасения, что излишний регионализм в какой-то момент приобретет центробежный характер, а может быть, стремясь укрепить центральное руководство способными людьми. В любом случае, он явно предпочел держать бывших региональных лидеров при себе.

К тому времени в руководстве китайской компартии обозначились разногласия между новым выдвиженцем Председателя Гао Ганом, настаивавшим на немедленном переходе к социалистическому строительству, и фактическим заместителем Мао по партии Лю Шаоци, считавшим, что слишком быстро к социализму идти не следует. Премьер Чжоу склонялся к Лю: ведь в силу своих служебных обязанностей ему часто приходилось ставить интересы экономического развития выше принципов социализма. Что же касается Мао, то он балансировал между Гао, Лю и Чжоу, напоминая Конфуция, сказавшего когда-то: «Не нахожу людей, придерживающихся середины, и вынужден сходиться с [людьми] своевольными либо осмотрительными»⁶².

Конечно, Мао сам был леваком, а потому взгляды Гао Гана были ему ближе, чем точка зрения Лю Шаоци, которую тот впервые озвучил, как мы помним, на 2-м пленуме ЦК седьмого созыва в марте 1949 года. Но немедленно отбросить «новую демократию» и перейти к социализму «великому кормчему» не давал Сталин, от экономической и политической поддержки которого Компартия Китая по-прежнему сильно зависела. Мао пытался, причем не раз, получить благословение «вождя народов» на ускоренный переход его страны к социалистическому строительству, но тот всегда охлаждал его пыл. Дело в том, что Сталин не мог не быть осторожным во всем, что касалось Китая. Коммунистическая Китайская Народная Республика, реализовавшая диктаторскими методами советскую модель ускоренной экономической модернизации, была способна создать угрозу его гегемонии в коммунистическом мире. Ограничивая же амбиции «китайского Пугачева»[48] «демократическими» задачами, кремлевский диктатор привязывал его к себе, а тактический курс Компартии Китая подчинял собственной политической линии⁶³. Во многом поэтому Мао и вел себя так непоследовательно в конце 1940-х — начале 1950-х годов: то наступал на «кулаков» и буржуазию, исходя из своих левацких амбиций, то сворачивал с ними борьбу, очевидно, вспоминания советы Сталина.