День славы к нам идет

Они ждали Доминика в половине шестого вечера у церкви Воспитательного дома. Жан сообщил отцу, что негр хочет вступить в национальную гвардию, и столяр рассказал об этом Сантеру. Пивовар велел передать Доминику, чтобы он пришел на собрание секции Кенз-Вен и что собрание решит, как с ним быть.

Жан и Пьер еще издали увидели бывшего слугу плантатора Клерона. Он спешил, очевидно боясь опоздать, и на голове его красным пятном выделялся фригийский колпак, который подарил ему ткач из Сент-Антуанского предместья. Они вошли в церковь, где проходили собрания секции. Здесь было прохладно и довольно сумрачно. На дубовых скамьях с высокими спинками сидели граждане — члены секции Кенз-Вен, вблизи входа на трибунах, простых, грубо сколоченных лавках, — публика, которой недавно разрешили присутствовать на секционных собраниях: в большинстве своем женщины и подростки. Стол председателя покрыт тяжелой темной скатертью. На столе — два канделябра с зажженными свечами.

Симон Левассер заметил сына и его друзей и подозвал их к себе: возле него оказались свободные места. Люди еще входили в церковь и рассаживались, чувствуя себя здесь привычно, как дома.

Большинство парижских секций выражало тогда интересы народных масс. Некоторые из них были революционными по своему духу, и прежде всего секция Кенз-Вен в Сент-Антуанском предместье и секция Гобеленов в предместье Сен-Марсо, где жили рабочие королевской зеркальной мануфактуры и большой мануфактуры гобеленов. Летом 1792 году секции стали играть важную роль в политической борьбе. Они заседали ежедневно, и их граждане — в первую очередь рабочие, ремесленники, мастеровые — призывали к самым решительным действиям.

Самовольно устранив имевшиеся прежде ограничения, секции дали возможность бедноте, трудовому люду свободно и беспрепятственно вступать в батальоны национальной гвардии.

Только что выбранный председатель собрания подошел к столу и позвонил колокольчиком, призывая к тишине и порядку. Он сказал, что сегодня обсуждается вопрос о низложении короля. Шум одобрения прошел по рядам. На трибуне раздались голоса:

— Правильно! Низложить Капета!

— Он и Австриячка в сговоре с пруссаками!

— Они готовят над нами расправу!

— Тише, граждане! — поднял руку председатель. — Прошу членов секции высказываться по этому вопросу. Кто хочет говорить первым?

Начались дебаты. Все единодушно требовали отрешить Людовика XVI от власти. Сидевший за отдельным столом секретарь, который был избран вместе с председателем, записывал речи ораторов. Граждане аплодировали, выражая свое согласие с выступавшими. Сент-антуанцы, собравшиеся в этот августовский вечер в церкви Воспитательного дома, хорошо понимали: теперь решается судьба революции — либо, покончив с королем и монархией, она окрепнет, наберет новую силу и пойдет дальше, либо будет растоптана врагами.

И именно этого — низложения Бурбона, а также созыва Национального конвента — несколько дней назад потребовал в своей речи Максимилиан Робеспьер, выступая в Якобинском клубе.

Дальние углы церкви были погружены в полумрак, и огонь свечей в канделябрах мигал, колебался от легкого ветерка, сквозившего через раскрытые двери, освещая неспокойные, озабоченные лица. Председатель стал читать решение секции Кенз-Вен, и голос его громко и отчетливо раздавался под высоким церковным сводом:

— «Секция будет терпеливо и мирно ждать до 11 часов вечера будущего четверга ответа Национального собрания о низложении короля, но если к 11 часам вечера будущего четверга Законодательный корпус не выскажется о судьбе короля, не воздаст должное справедливости и праву народа, то в тот же день, в полночь, ударят в набат, пробьют общий сбор и все разом восстанут…»

— Какое сегодня число? — спросил Пьер, сидевший между Домиником и Жаном.

— Четвертое, суббота, — ответил молодой Левассер.

— Четвертое августа, значит…

— Это значит, что, если через пять дней Собрание не выскажется за низложение короля, тогда произойдет восстание!

— Верно говоришь, — заметил папаша Симон, — это может начаться в ночь с девятого на десятое. С четверга на пятницу… Другие секции поддерживают нас. Мы действуем сообща.

— Выходит, гражданин Левассер, — сказал Доминик, — я вовремя решил записаться в батальон национальной гвардии? Через несколько дней здесь, в Париже, будет жарко…

— Вот именно, мой друг.

— Но когда же достопочтенные граждане секции скажут, могу ли я вступить в отряд?

— Немного терпения, дорогой Доминик. Дойдет очередь и до тебя.

В этот момент в церковь Воспитательного дома вошла депутация секции Гравилье. Шедший впереди человек, в черной шляпе с трехцветной кокардой, приблизился к председателю и положил перед ним на стол какую-то бумагу.

— Наша секция, — сказал он, — предлагает немедленно выделить вооруженных людей для охраны застав и просит вас поддержать это предложение, последовать нашему примеру.

Собрание продолжалось. Заменили догоревшие в канделябрах свечи. Было уже девять часов вечера. Часть публики, в основном женщины, обремененные домашними делами и заботами, покинула церковь.

Наконец, председатель объявил: