День славы к нам идет

Жан и Пьер быстро поползли в траве и, поднявшись, бросились в темноту. Перед ними выросла невысокая каменная стена. Они подтянулись на руках и перелезли, упав на какие-то кусты. Замерли, едва переводя дыхание. Все было тихо. В полумраке вырисовывались могилы, кресты. Это было кладбище — самое спокойное место на земле. Пахло травой, листьями, цветами. Где-то монотонно кричала ночная птица.

— Пьер, надо схватить графа! Он заговорщик. Вне закона…

— Будет он тебя ждать!

ПАМЕЛА

Встали рано: нужно было возвращаться домой. Поль еще спал. Бабушка Агнеса поцеловала внука и его приятеля. Пьер понравился ей, добрый малый, все расспрашивал о том о сем, а она охотно отвечала, потому что любила поговорить. Одна лишь Маркиза, бодрая и неугомонная собачонка, провожала их к реке, успевая по пути что-то обнюхивать. Они спустились на берег. Но где же лодка?

— Где она?.. — всполошился Пьер. — Мы вытащили ее на песок к этому камню. Куда, черт возьми, она подевалась? Что молчишь? — напустился он на Жана, будто тот виноват, что лодка пропала. — Что теперь делать? Как вернемся назад? И что скажет папаша, когда узнает, что лодки нет? Чего улыбаешься? Тебе можно улыбаться, лодка-то ведь не твоя…

— Да не улыбаюсь я вовсе… В самом деле, как мы доберемся домой? И кто мог увести ее из-под нашего носа? Кому она понадобилась?

— Может, Шольяк с этим паршивым сеньором смылись в ней?

— Вряд ли. Ночью…

— При чем здесь ночью? Можно и ночью, если приспичит… Да какая разница, кто украл лодку. Факт тот, что ее нет.

— Придется идти пешком.

— Я не дойду, у меня подметка отвалится.

И Пьер, приподняв ногу, показал другу свой старый башмак с медной пряжкой, который действительно был в плачевном состоянии.

— Ничего… — сказал Жан. — Часть пути можешь пройти босиком. Летом — одно удовольствие…

— Если тебе так нравится ходить босиком, то иди себе на здоровье хоть до самого Парижа. А башмаки свои отдай мне…

И все же возвращаться им пешком не пришлось. Бабушка Агнеса, узнав о случившемся и высказав предположение, что лодку похитили разбойники, дала внуку десять ливров.

— Поезжайте в дилижансе, — сказала она. — Но не вздумайте идти пешком ради того, чтобы истратить потом эти деньги на какие-нибудь пустяки. Упаси вас господь — на наших дорогах полно бродяг и разбойников…

За деревней ребята увидели ехавшую по дороге громоздкую неуклюжую наемную карету. Парижане называли ее «ночным горшком». Эти дилижансы связывали столицу с окрестностями, дальними и ближними селениями. Постильон в темном камзоле, сидя на козлах, щелкал бичом, погоняя лошадей, которые, впрочем, не очень-то слушались его и не торопились, полагая очевидно, что спешить в такой прекрасный летний день ни к чему. Жан сделал знак рукой, и экипаж остановился. Дилижанс был рассчитан на десять пассажиров, а ехало в нем лишь пятеро. Постильон разрешил подросткам сесть, не забыв при этом спросить: «А деньги у вас есть?» И когда Жан достал из кармана и показал ему ливры, кучер успокоился, хлестнул бичом заднего, справа, гнедого норовистого жеребца, крикнув: «Вперед, Аристократ! Вперед, ленивцы!» — и карета, покачиваясь из стороны в сторону, двинулась дальше по неровной проселочной дороге, поднимая за собой облако пыли.

Довольно скоро остановились на постоялом дворе. Все вышли из дилижанса, чтобы поразмять ноги. Возле дома, сложенного из грубого серого камня, с высокой кирпичной трубой, стояла девушка в желтом платье, смуглолицая, с темными волосами. Слуга вынес из дома большой кожаный чемодан, а вслед за ним (кто бы мог подумать!) показался не кто иной, как Доминик, в шляпе, на сей раз украшенной трехцветной кокардой. Он держал в каждой руке по баулу. Вещи были прочно привязаны к задней стенке кареты, новые пассажиры сели на свободные места, и заметно потяжелевший экипаж, выехав с постоялого двора, потащился, уже без остановок, в сторону Парижа. И только тут озабоченный Доминик, вглядевшись в Жана и Пьера, радостно произнес:

— О, это вы, господа! Мы познакомились несколько дней назад на берегу?

— Да, — подтвердил Пьер Танкрэ. — Совершенно верно. Мы вас сразу узнали.

— Еще бы! — рассмеялся Доминик. — Меня легко узнать, ведь я негр, а в вашей стране живут белые. Я не встречал здесь ни одного человека с темной кожей.

— Еще встретите. В Париже… Там можно увидеть кого угодно.

— Госпожа, — обратился Доминик к своей спутнице, — это два молодых человека, о которых я вам рассказывал.

— Рада познакомиться… — сказала приятным грудным голосом девушка с красной гвоздикой в густых черно-смоляных волосах. От нее веяло терпко-сладковатым ароматом не то каких-то цветов, не то пряностей, не то духов.

Жан слегка поклонился, а Пьер, не учившийся, как его друг, в приходской школе и не знавший правил вежливости, смотрел с открытым ртом на молодую хозяйку негра.

— Госпожа Памела ездила в Париж и сняла два номера в гостинице.

— Да, — сказала девушка, — в гостинице «Прованс», на улице Сент-Оноре. Недалеко от Нового моста.

— Уверен, наш город вам понравится! — заметил Жан.