День свершений.

Я пот вытер — мокрый я после всей этой чертовщины, хоть выжимай. Ну, ладно, успели, а дальше-то что?.. Рано или поздно храмовники нас отсюда все равно выкурят. Что тогда? Зачем вообще мы здесь?

Бруно с пола встает, весь черный, в подпалинах, глаза горят — сущий демон.

— Готово!— хрипит.— Можно вводить установку!

Лота вздрогнула, глянула на него как-то странно: то ли с восторгом, то ли с жалостью — не поймешь. Ее вообще трудно понять, такой уж человек...

— Давай! — говорит тихо.

Бруно развернулся и потопал куда-то.

— Стой! — кричит Лота.— Вернись!

Подходит — морда невозмутимая, ни один мускул не дрогнет. Лота вдруг привстала в кресле, обхватила его за могучую шею, поцеловала в лоб: «Иди!..»

И пошел он куда-то к центру, в сторону Чаши, на которой Ось мира покоится. Быстро идет, чуть не строевым шагом: от сапог гул на весь Храм. Не по себе мне почему-то стало. Про какую это он установку говорил, нет у них никакой установки, если и было что — все в геликоптере сгорело.

— За ним!..— командует тут Лота.— Помоги мне...

Оперлась на меня, заковыляли мы следом. Он уже у решетки. Разбежался, перемахнул играючи — а там в два моих роста! — и давай вокруг Чаши кружить, вроде как по спирали. А сам все время на Ось смотрит, будто заворожила она его.

Подбегаем к ограде. «Все! — шепчет Лота.— Нельзя нам дальше!..» Стоим, к прутьям прижались. У Лоты глаза темные, расширенные, в зрачках — Священная ось белой нитью. У меня по спине холодок пробежал: что ж такое будет?!

А Бруно все кружит — ближе, ближе, потом прыг к Чаше, обхватил ручищами — словно поднять собрался. Слышу, Лота шепчет: прощай, мол, Бруно!.. А Бруно вдруг пухнуть пошел — расперло его во все стороны: спина горбом, руки из рукавов повылазили и давай расти, все длиннее, длиннее... Уже и не руки — щупальцы. нечеловеческие, черные, скользкие — всю Чашу кольцом обхватили. Треснула тут куртка его кожаная, в прорехах металл блеснул; провода откуда-то повыскакивали, зазмеились к Чаше.

Вцепился я в прутья, стою, как оглушенный, даже молитву не могу прочесть: все начисто отшибло! Лота мне плечо сжала: не бойся, мол!.. Куда там!..

А у Чаши — сущая чертовщина! Уж и тела мордатого нет — одни провода, спирали, шары какие-то... Где-то среди этой мешанины голова крутится — винтом, лицо мелькает темной маской. Минута прошла, не больше — нет Бруно, исчез вовсе! Вместо него нависло над Чашей какое-то дикое сооружение, все в шипах, как еж, сверху огонек зеленый помигивает — прямо в воздухе. А от Бруно — только кучка рваных тряпок на зеркальном полу.

— Вот и все,— говорит Лота со вздохом.— Нет больше Бруно, он свое дело сделал!

Что-то у меня в мозгах вроде забрезжило.

— Так это...— бормочу.— Это...

— Да,— подхватывает с улыбкой.— Бруно — это машина! Хорошая машина. Мы любили его, Стэн. Ведь он — это мы!

ЛОТА

Чуть не сел я, ей-богу... Подумать только — машина! Машина, которая в тысячу раз умнее любого здесь!

А Лота засмеялась, а потом говорит, что, мол, не удивляйся, все поступки Бруно — это их с Яном приказы или заложенная программа. У них с Бруно была какая-то дистанционная связь, ну, как бы мысленная, и когда он говорил, то это, в основном, были слова Яна или Лоты, хотя и сам Бруно многое умел: он и телохранитель, и следопыт, и носильщик, и водитель, и бог знает, чего он еще умел, одно только ему было не дано — мыслить по-человечески. Все ж таки это машина из железа да пластика, и главное ее назначение — здесь!..

Тут Лота кивает на то, что раньше было Бруно, и говорит:

— Бруно — это значит: Биороботальная Установка Нейтрализации Оси. Теперь ясно?.. Ради этого его и сделали, ради этого и мы здесь!

Она посерьезнела, глянула пристально мне в глаза.

— Видишь этот огонек над чашей?.. Это значит, что установка, которую он нес в себе, заработала! И ничто уже ей помешать не сможет!.. Осталось немного. Скоро ты не узнаешь свой маленький мирок... Переждем здесь, а потом... потом ты кое-что увидишь!..

Говорит она эти слова, и чувствую я, что вот эти минуты — самые главные во всей моей жизни, в прошлой и в будущей, даже если мне еще сто сферолет жить придется! Набрался я храбрости, взглянул ей прямо в лицо.

— Кто вы? — спрашиваю.— Откуда к нам пришли?..

Тряхнула она волосами, прищурилась. В глазах—самых светлых под Семью сферами — веселые огоньки вспыхнули.

— А ты все еще не понял?!

Неужели, думаю, оттуда?.. Но ведь не может этого быть, нет там ничего и никого: черная гарь, пепелище, даже не растет там ничего. Да и как же сквозь сферы-то, невозможно это!.. Чувствую, еще секунда — и лопнет у меня сердце, как мнимон проколотый.

— Ну что ты сам себя пугаешься?! — продолжает Лота, улыбаясь.— Ведь догадался же, вижу!

Я только губами шевелю беззвучно — оттуда! Значит, точно — оттуда!

— Присядем,— говорит Лота немного смущенно.— Устала я цаплей стоять!..

Опустилась прямо на пол, спиной к решетке, больную ногу вперед вытянула — и уже вовсю ею шевелит, словно и взаправду подзажила. Присел я на корточки рядышком, понимаю: главное — впереди! А она молчит, вроде задумалась о чем-то, может, Яна вспомнила.