День святого Антония

Рафаэлла от этих разговоров теряла голову. Она видела во сне «Маму Буррито», болтала о «Маме Буррито», думала только о «Маме Буррито» — через каждые три слова она повторяла «Мама Буррито».

Эвальд Криг сказал: «Одной точкой мы не ограничимся. Когда мы вернем свои инвестиции, мы начнем расширяться. Чем ‘Макдоналдс’ стал для гамбургера, тем станет ‘Мама Буррито’ для буррито. Отделения ‘Мамы Буррито’ будут расти по всему миру, как грибы после дождя: в Москве, в Токио, в Рио-де-Жанейро! Единственное, что требуется от тебя, — это протянуть руку, и в нее посыплются денежки».

Рафаэлле понравилась мысль, что ей надо всего лишь протянуть руку. Мы говорили: «Оставайся у Саймона. Перемены всегда оборачивались для нас не к добру». И это правда. Вначале мы жили у себя в стране, и наш отец был с нами. Он был разбойник, но он был жив. Он бил нас, но он был жив, а ведь бил он нас не слишком часто… Но потом он умер. Нас больше никто не бил, правда, теперь нам нечего стало есть, и мы поехали в Америку. Вскоре нас опять стали бить, а есть нам по-прежнему было нечего. К тому же мы не понимали, о чем говорят люди, которые нас бьют. Теперь мы понимаем язык окружающих, и нас больше никто не бьет. У Рафаэллы появились поклонники, которых она приводит в дом. Поклонники нас не бьют, они нас просто игнорируют. Некоторые ее поклонники даже видеть нас не хотят. Они говорят: «Мы рады прийти, но только чтобы пацанов не было». И тогда мы сидим на улице на детской площадке и ждем. Мы ждали так очень-очень долго и приучились курить. И потом, довольно скоро, мы все поняли, мы поняли поклонников, мы поняли, почему они готовы проявлять сочувствие, мы поняли Рафаэллу, поняли эту страну, поняли деньги, поняли систему чаевых, мы поняли страсть, мы поняли все.

Мы стали экспертами в вопросах страсти. Мы раньше не знали, как это называется, но однажды вечером Рафаэлла сказала: «Да, люди зовут это страстью. Страсть, — сказала она, — это когда ты можешь держать их голодными, голодными настолько, что они чуть с ума не сходят».

— Сколько же голода умещается в одном человеке? — поинтересовался Тито.

Рафаэлла задумалась, но потом ответила: «Ну, по крайней мере, пятьсот литров. В человеке голода столько, что он может сойти за бездонную бочку».

Мы шли за поклонниками, когда они выходили от Рафаэллы и направлялись к своей машине или к ближайшей станции метро. Поклонник с вешалкой, поклонник с перчатками, поклонник с цветами, поклонник, что всегда брызгал себе в рот из баллончика, прежде чем позвонить в дверь, и потом от него еще два часа тянуло мятным холодком, поклонник с шофером, поклонник с палкой, поклонник, всегда заранее извещавший о своем приходе открыткой. Мы их всех провожали, мы их видели и чуяли их запах. Порой мы подбирали с земли их окурки и докуривали до конца — пока пальцы не обожжешь.

И тогда страсть накинулась на нас, словно бацилла, попавшая внутрь, которую потом ничем не выкуришь.

Мы стали щекотать себя, потому что никто нас не щекотал. Мы все щекотали и щекотали себя, потому что в нас поселилась страсть. Мы щекотали себя до завтрака, после завтрака и во время завтрака, мы щекотали себя во время молитвы. Даже в метро мы щекотали себя — особенно, если было многолюдно и люди стояли вплотную друг к другу. Тогда щекотать себя особенно удобно. Мы щекотали себя на игровой площадке, пока Рафаэлла угощала чашкой кофе одного из поклонников. Мы щекотали себя с закрытыми глазами и с открытыми, чтобы лучше все видеть.

Мы посещали газетные киоски для взрослых и все листали журналы, пока нас не выгоняли из-за того, что мы не можем их купить. И потом мы повторяли все то, что видели в журналах: натирали себе кожу арбузом и выковыривали из пупка черные косточки. Мы даже втирали себе в кожу мед. Но это не помогало. Некоторые наши клиенты спрашивали: «Чем это так пахнет?», а это пахло нами, ведь если вотрешь в кожу мед и потом походишь одетый, то начинаешь пахнуть. Одежда прилипала к телу, но никто этого не замечал, ведь мы сами занимались стиркой.

Мы поняли, что Бог изваял нас на славу. Рафаэлла говорила: «У Бога не все люди хорошо выходят, некоторым не повезло». Мы благодарим Бога за то, что он хорошо нас слепил. И задаем себе вопрос, сколько нам еще себя щекотать, прежде чем нам улыбнется рай. Рай, о котором говорят люди в метро поздно вечером, когда в вагонах уже почти никого не осталось. Рай, в котором кряхтят и стонут и резко срывают друг с друга одежду. Рай, который мы видели в кино на 55-й улице, где крутят фильмы за три доллара. Рай, в котором один другому говорит: «Я хочу делать с тобой все», а другой отвечает: «Хорошо, делай со мной все».