День цезарей

Первое, что ощутил Катон, придя в себя, – это жутко пульсирующую боль в затылке. Какое-то время, напряженно дыша, префект лежал стиснув зубы и зажмурившись. При этом в легкие шибал запах нечистот, среди которых он, видимо, валялся. К горлу комом подкатывала тошнота. Наконец Катон отважился открыть глаза. Вокруг стояла темень, а он лежал посреди узкой улочки, куда он, видят боги, неведомо как попал. Префект кое-как встал на колени, обхватил себе голову и снова подавил рвотный позыв. Но тут его стошнило окончательно, и он разблевался в гнусный ручеек нечистот, что стекал по улице. Чувствовалось, как мучительно, с выворотом наизнанку, крутит желудок; едко-кислая блевотина фонтаном разлеталась по нечистому булыжнику. Рвотные спазмы накатывали снова и снова, а между ними безжалостно и тупо пульсировала боль в голове.

Наконец выблевывать стало нечего, и Катон сел, изнеможенно опершись о стену, дыша ртом и никак не в силах надышаться.

– О боги, это что еще за выверты? – невнятно мямлил он.

Заметив краем глаза движение, префект мутно повел взглядом и увидел тощую одичалую кошку, которая трусцой прошла через блевотину, нюхнула, брезгливо отпрянула и протрусила в обратном направлении, где села и стала не мигая смотреть на него.

– Что смотришь, помощница? К тебе у меня доверия нет.

Кое-как заведя руку за голову, он почувствовал у себя в волосах толстую корку запекшейся крови. Дальнейшее ощупывание выявило большущую шишку и порез на лбу. Катон болезненно поморщился. Холод пробирал до костей. Он подтянул к груди колени и обхватил их, мучительно пытаясь сосредоточиться. Память о том, как он очутился здесь, отшибло, однако припоминался арест сенатора Граника. Слова, которые тот произносил на пути ко дворцу. Затем – какая-то дверь, прямо в лицо, а из двери кто-то вылетел и шарахнул на полном ходу… а после этого недвижное тело с ножом в спине. Граник, уже мертвый…

И тут в голову приливом хлынули остальные подробности. Катон мгновенно насторожился, напряг глаза и уши, до рези в глазах вгляделся в одну сторону, затем в другую. Нападавшего нигде не было – убийцы Граника, подстроившего, чтобы вся вина за убийство легла на него, Катона. Вокруг никого. Сколько же он провалялся здесь в бесчувствии? Трудно сказать. С уверенностью можно сказать лишь то, что он в опасности. Паллас наверняка разослал по городу на его поиски отряды преторианцев и городские когорты. Если они его найдут, то, безусловно, выставят виновным за все, и прежде всего за убийство. Кто за всем этим стоял, сомневаться не приходилось. Конечно же, Паллас. Это его рук дело. Имперский вольноотпущенник настоял, чтобы арест произвел именно он, Катон, а затем препроводил арестованного во дворец. Там уже ждала комната, в которой Граник должен был якобы чего-то дожидаться, а убийце дали знак войти и сделать свое дело. Если б Катон не сунулся до срока на звуки недолгой возни, убийца по веревке скрылся бы так же незаметно, как и появился в комнате.

В памяти пронеслись сцены преследования: дворцовая кухня, улицы, а затем… затем ничего. Вспомнилась и та татуировка. Скорпион с возведенным для удара жалом. Эмблема преторианской гвардии еще со времен Сеяна, утвердившего ее в честь императора Тиберия, Скорпиона по гороскопу. Так что убийцей, судя по всему, был преторианец. Причем не просто солдат или даже гвардеец, а некто с изумительной быстротой реакции. Он бы и с ним, Катоном, мог разделаться, но решил оставить в живых…

Что сказал тот нелюдь? Что Паллас желает его, Катона, сыскать и взять живьем, чтобы затем провести перед всем народом как убийцу сенатора Граника. Конечно, можно попытаться это опротестовать, тыкая в убийцу пальцем, но у Палласа такие потуги вызовут лишь смех. Да и кто ему, Катону, поверит? Его нашли с обагренными кровью руками, да еще и в присутствии двоих свидетелей, которые подтвердят все, что им скажет Паллас. Западня что надо. Единственная надежда на спасение в том, чтобы найти подлинного убийцу и заставить его сознаться. Ну, а какая на это надежда? Он преторианец; очень хорошо. Но преторианская гвардия насчитывает несколько тысяч человек. Возможно, он уволен со службы, и тогда перспектива выследить его становится еще более туманной.

Положение усугублялось еще и тем, что Катон теперь был преследуемым. И пока не установлена личность настоящего убийцы и его связь с Палласом, дать себя поймать ни в коем случае нельзя. Пока надо исчезнуть, смешаться с римским плебсом, сделаться просто лицом в толпе. Первым делом следует сменить внешность. Начать с одежды. Плащ и туника сейчас перемазаны нечистотами и запекшейся кровью. Но и при этом своей добротностью они отличают его от остальных обитателей этой трущобы. Пожалуй, нужно избавиться от этих вещей…