День цветения

— Нет, спасибо.

Мальчик напуган. Бедный Рейгред, крепко же досталось тебе ночью. А все потому, что кое-кто решил, что сможет в одиночку поймать убийцу. Нет уж, милый мой, теперь я тебя ни на шаг не отпущу. Будешь здесь, рядом. При мне.

Радвара

Так оно и идет, милые мои — жду "весточек", да Сущих прошу, чтоб не забыли Нашего, не покинули. А уж как самой-то охота увидать его, хоть одним глазком… Откуда он, старого ли господина Ирована человек, а, может, из Ирваргоновых? Как Право перенял, кто его растил-лелеял… Знаю, знаю — не моего ума то дело, а сердце стукотит, ровно дятел…

В общем, с утреца пораньше пошла я в Коготь. Утешительные возжечь (это я — себе, дескать, по делу), да с надеждой глупой старушечьей — вдруг встречу, Нашего-то… Я ж не коснусь его, не окликну, только бы поглядеть на него, на родненького, не помешаю я… Пошла. Не вытерпела.

А в Когте-то Треверры, проклятое семя, засаду устроили. Оно, конечно, Наш в засаду ихнюю не попадется — где это видано, чтоб богами призванный в человечью ловушку попался, — а вот старую Радвару поймали. А ты не лазь, дура, куда не велено. У-у, драконьи дети, лихоманка вас забодай!

Словили бабку глупую да — в Треверргар. Потому как особливо опасная бабка оказалась. Клюка-то моя при мне, небось. Едва-едва не вырвалась у них у троих, да и шишек им наставила порядочно. А потом думаю — пущай отведут к хозявам к своим, гляну, сколько их осталось, хозяв-то.

Идем, значитца, в Треверргар, я спереду, двое сторожей по бокам, за локти меня держат. Правый палку мою несет, с подбитым глазом который.

Сущие Знак подают — не суйся, старая, не в свое дело. Ишь, призванного повидать захотелось! Да кто ты такая есть, чтоб просьбы твои слушать? Утеряла Право, так сиди себе и не рыпайся. И до того уж мне горько сделалось, до того горько… А вдруг подумала: в Когте-то, в засаде ихней, — один всего остался. Ежели Наш придет сейчас, не трое его встретят, а — один! Может, за этим Сущие меня, дуру, в развалины привели? Может, Наш-то кругами ходит, выжидает — в ловушку не попадется, а и войти не суметь, трое все ж таки…

Одно жаль — не успела я увидать, как оно там, в зале. Сколько он, родимый, костерков жег… Ну, да чего тебе, дурище, жалиться, коли ты помочь ему сможешь? Я и не жалюсь. Знаю, чего делать мне. Знаю.

Переполох устроить Треверрам, проклятому семени. Такой переполох, чтоб про все на свете думать забыли. Может, с того и выйдет Нашему какое облегчение?

Адван Каоренец

Опять переполох, боги милосердные! Парни с поста в развалинах поймали кого-то. Я думал — убийцу. Разлетелся. Щас тебе. Бабку старую они поймали, знакомицу мою, Радвару-знахарку! И оную бабку — с почетом, под локотки в Треверргар приволокли.

А развалины — голые! Одного Прыгуна там оставили. А убийца

уже новых волос набрил, только и ждет, чтоб они пост свой бросили…

Ну, я им это все и говорю. С собственным моим мнением об умственных их способностях. Они пялятся. Бухтят — дескать, бабка-то не зря, видать, в развалины шастает, они ж знают, кто в развалины шастает, тот, значит, к убийствам касательство имеет, вот они и подумали, что, ежели бабку допросить…

Ну, что с них взять? Дурни — они дурни и есть.

— Мать вашу так! — говорю, — Вас не думать поставили, а охранять! Ох-ра-нять, ясно?! А ну, за мной, бегом!

— А бабка как же?

— Бабку без вас куда надо доставят! Убийца там уже Прыгуна вашего доедает, небось. А ну, марш!

И побежали мы. Нет, это ж надо! Бабка старая им, видите ли, по шее надавала! Поэтому бабку надобно срочно в Треверргар доставить. Вдруг, значит, она, бабка, и есть убийца, либо, то есть, пособник и сообщник. В-вояки, тоже мне.

Ишь, оба пыхтят, все норовят темп сбавить. Не бегали, небось, по десять кружочков вокруг Большой Площадки в качестве легкой разминочки. Ну, я их подгоняю. Когда словом, а когда и делом. Пинком, то есть.

По дороге.

— Резвей, резвей! Рысью, оглоеды!

— Лошадей надо взять было!..

— Я те щас покажу лошадей! Вперед!

По тропинке.

Лошадей им, ишь ты! Ладно, не страшно. По крайней мере, жирок сбросят. А то вон какие ряшки наели.

— Не отставать, парни! Шевелись!

Ничего, мешки вы мои разлюбезные. Коли так и дальше пойдет, авось поднатаскаетесь.

На холм. Фу ты, и сам устал. Немножко уже осталось. Эдак с месячишко побегать — самое оно. Сто очков вперед каоренским "псам" дадите. В беге, по крайней мере.

Вот и развалины. Я хотел скрытно подойти, а парни заорали:

— Прыгун!

— Прыгу-ун!

— Чего?

Уф, живой, хвала Сущим! Живой, паразит.

— Убивец где, Прыгун?

— Не было. А че там, бабку-то допросили? Сказала чего?

— Да какое там! Не до бабки, Прыгун. Господина Улендира-то — того. Удавили до смерти. И госпожу Иверену.

— Тоже удавили?

— Как есть удавили. Теперича жди его сюда, волосню жечь. С новой, то есть, жертвой.

— Ниче, ребята, нехай приходит. Мы его ужо встренем.

Сами себя подбадривают, а на меня поглядывают жалобно.

— Слышь, Адван…

— Чего тебе, Носатый?

— Ты с нами тута останешься, или как?

И надежда в глазах — что скажу "останусь".