День цветения

Это не просто сказано в запале охотничьего азарта. Господи, я только теперь понял — Гравен "все время сохраняет трезвую голову, даже если пьян в стельку", как выражается дядя Мельхиор. И этот человек будет с нами, он сам предложил себя.

Недалеко за кустами возбужденные голоса, срываются на крик. Неужели кто-то дракона завалил?

— Господин Аманден!

Подбегает, оскальзываясь в снежной каше, бледный Ровенгур. С ним еще двое замковых.

— Господин Аманден, скорее!

— Что случилось?

— Несчастье, господин Аманден! Такое несчастье… Идемте, идемте скорей, — хватает меня за руку.

Пальцы у него холодные и влажные, он весь взмок, бедняга.

— Да что такое?

Ровенгур только мотает головой, бормоча про "ужасное несчастье" и, пыхтя, тащит меня за собой. Через кусты, по раскисшему снегу. Слышу приближающийся слева дерганный голос Майберта:

— Что? А? А? Что? А?

Люди. Люди толпятся вокруг чего-то, лежащего на снегу. Под ногами у них расплывается рыжая слякоть. Дракон? Почему же тогда — несчастье? Потому, что дракона не удалось загнать на нас с Гравеном? Это пустяки…

Расступаются, давая дорогу, и я вижу…

Труп.

Грузное тело, руки-ноги раскинуты, а живот распахнут вдоль по центру, словно переломленный пирог. И начинка вывалилась — красные, черные, сизые пятна… лезут в глаза, путают зрение.

Ах ты, Боже мой, какая неудача! Если даже это — кто-то из загонщиков, охота испорчена. Да и праздники слегка…

Господи.

Невел.

Это у Невела распорот живот.

Это Невел лежит здесь, на полянке, и лицо его все в крови.

Невел…

Тот, Кто Вернется

Йерр уже ждала меня. Сидела, обернувшись хвостом, как кошка. Посох, повязка и "кабаньи следы" — рядышком.

Спасибо, девочка. Надел повязку.

Хорошо.

Надо почистить посох.

Да, девочка. Это — потом.

Приготовил все для костерка.

Вот и мы, родные. Вот и мы, не с пустыми руками.

Пальцы дрожали от предвкушения. Предвкушение расходилось от меня волнами, отражаясь от стен и потолка, возвращалось радостью Орлиного Когтя, теплом Йерр.

Наконец-то, родные. Наконец-то.

Хорошо?

Хорошо, девочка. Хорошо.

Хорошо, да.

Чиркнул кресалом. Крохотный алый муравей уверенно принялся расти, тихо потрескивая, перемалывая челюстями щепу и веточки.

Сейчас.

Сейчас…

Теперь — пора.

Достал платок. Коротко стригутся эти лираэнцы. Собирай теперь шерсть его… Зачем? С платком — даже лучше. Как-то солиднее, что ли…

Лародаван Эдаваргон, слышишь ли? Сын твой взывает к тебе. Прими выкуп за кровь, что неправедно отнята…

… Серебро тонкими нитями в волосах и короткой бороде, весенняя зелень — искорками в глазах. Старый шрам наискось через лоб — ты не признавал доспехов, отец, ни шлема, ни кольчуги не носил ты в бою. Боги хранили тебя, начальник Правого Крыла.

Братья мои… холодноземцы, отец, тоже не любят лишнего железа. А я вот всегда носил кольчугу. Потому что как-то, еще в самом начале дороги, был ранен. Едва не ушел к вам. Ты ведь знаешь. Я тогда разговаривал с вами. Трое суток лихорадки — рана воспалилась… Гатвар потом избил меня. Дождался, пока встану на ноги, и славно отделал. Гатвар сказал, что ты был над собой волен, а мне нельзя надеяться на Сущих. Я и не надеялся. И с тех пор носил кольчугу. Ирейскую, отец. Гатвар купил мне. Принес и запустил в морду. Я даже спал в кольчуге, отец. Забавно, правда? Даже после Аххар Лаог… после Холодных Земель, отец. Я берег себя. Для того, что началось сегодня…

…Лицо его сделалось, как стаивающий снег, когда он понял, что сейчас будет. Нос красный, синенькие прожилочки, зрачки расширились…

Я сказал: "Выкуп за Кровь, Треверр." Я сказал: "Вспомни Эдаваргонов."

Я мог бы этого не говорить. Мог просто воткнуть посох ему в брюхо. Но я сказал.

…Он не успел крикнуть. Он ничего не успел, отец. Только — понять, что я его сейчас убью. Бестолково махнул пикой, что на кабана, с крестовинкой. И сладостней девичьей песни хрустнули, взламываясь, его ребра…

После эссарахр я не боюсь крови, отец. Это очень хорошие пилюли, куда лучше мухоморов, что я жрал перед дракой до встречи с холодноземцами. Таосса дала мне с собой четыре десятка. Хотела дать больше, но я отказался. Зачем мне? Я вряд ли истрачу и эти. Если, конечно, не буду есть их от головной боли…

…- Выпьем же, друзья, за Вступающего в Стремя! — отплеснув Сущим, подносит к губам золотой кубок.

Посверкивают камни тяжелого ожерелья — красные рубины, оправленные в серебро. Когда Дагварен Воссядет в Седло, он получит это ожерелье, а потом, когда отца не станет, и Родовой перстень…

Ожерелье сняли с тебя, отец. И перстень сняли с мертвой руки твоей. И только кровь осталась сыну твоему в наследство. Только неотмщенная кровь.

Прими же Выкуп, Лародаван Эдаваргон, и пребудь отныне в Покое.

Бросил в огонь платок, он вспыхнул ярко, словно политый земляным маслом.

Благодарение богам. Жертва принята.

Принята. Принята.

Отец. Теперь ты пойдешь к маме, и вы будете вместе, сколько отмерят вам Сущие, и сможете снова вернуться, прости, отец, что я не сделал это раньше, что ты мучился столько лет, ты же знаешь, я торопился, старался — поскорее…