День учителя

Андрей и Ирина слушали внимательно, хотя оба не могли понять, зачем Шамиль посвящает их во все эти подробности. Было интересно, но хотелось поскорее перейти к тому, как плохо у них самих, в Москве. Мирошкин считал, что горцы не такие болтливые. Он был уверен — Шамиль хитрит, тянет время, пытаясь уйти от разговора о делах Завьяловых. Так, поговорит, поговорит, а потому встанет и откланяется, дескать, пора мне, спешу, извините. Но перебивать было неудобно. И где-то даже боязно — все они в конце концов зависели от доброго расположения этого рыжего в шерстяных штанах. Между тем Шамиль продолжал: «Когда война началась, мы сразу уехали. Тогда, в ноябре, я приехал в Грозный в гости — у отца был день рождения, да так и завис надолго. Помню, пролетел самолет и начал бомбить дом Дудаева. Странно, как в кино — маленькие черные бомбы посыпались вниз и начались взрывы. Воевать пошли те, кому хотелось, в основном молодежь — ну, эти, «деревенские», которые в Грозный приехали недавно и все по митингам бегали. Нам с братьями не хотелось. Поэтому, как только смогли из города выбраться, уехали. Жили здесь в Термополе у меня. У нас с Аллой тогда была однокомнатная квартира, но ничего, разместились. Вернулись только весной прошлого года. Отец еще радовался — кругом руины, а наш дом уцелел. Магазин разнесли, конечно. Чем жить неизвестно, но, главное, дом есть. Начали обустраиваться, я помогал… А потом федералы ушли. Летом. Очень хорошо помню, как на маленькой улочке возле нашего дома накапливались боевики, а потом пошли в центр города… Отец уже со мной в Термополь не поехал — остался дома. И братья остались…»

Он замолчал. «М-да-а… Страшное время», — задумчиво произнес Мирошкин, понимая, что сказать что-нибудь нужно, но так и не придумав ничего лучшего. Ирина робко начала: «Знаешь, Шамиль, я тебе очень сочувствую, понимаю, что сейчас, возможно, не время… Но у нас очень положение тяжелое. У родителей денег совсем нет, им даже квартиру снимать не на что. А дядя грозит судом, собирается их выписать из той квартиры, в которой мы сейчас живем… В общем, не мог бы ты нам хоть какие-то деньги отдать? Может быть, занять у кого-нибудь?» Шамиль улыбнулся величественно-презрительно.

— А сколько нужно денег? — он как бы давал понять, что, несмотря на невоспитанность и черствость Ирины, приставшей к нему со своими пустяками после того, как им излили душу, Шамиль — сильный мужчина и не может отказать ей в помощи.

— Тринадцать тысяч долларов, — пролепетала Мирошкина, решив видно просить с запасом.

— Когда нужны деньги? — неприятная улыбка не сходила с лица чеченца.

— Вообще сейчас, но мы можем еще месяц потянуть…

— Хорошо, — Шамиль поднялся со своего места, оставив на столе денег достаточно для оплаты съеденного и выпитого ими троими, — к середине сентября деньги будут. Раньше не смогу. Ну, все, мне пора. Еще раз поздравляю со свадьбой.

Он пожал руку Андрею.

— Прости нас, пожалуйста, — Ирина, вся красная, едва могла смотреть в лицо Исаеву.

— Да ладно, — Шамиль махнул рукой и вышел на улицу…

Весь вечер в квартире стариков Завьяловых царила эйфория.

Казалось, все проблемы решены. Бабушка даже достала припасенную в шкафу бутылку шампанского — подарок кого-то из учеников. Выпили за успех дела. Всех несколько смутил дедушка, разволновавшийся и в самый разгар веселья попросивший Ирину: «Аринушка, ты как приедешь в Москву, поговори с сыном. Не могу понять, почему они никак себе хоть какую-то квартиру не купят. Время идет, да и страшно, наверное, такие огромные деньги при себе держать?» Ирина растерянно посмотрела на бабушку и принялась успокаивать Петра Николаевича: «Не волнуйся, де, я с ним обязательно поговорю». Мирошкин вдруг понял: старик не знает всей правды, не знает того, что Шамиль забрал у Петровича не часть, а все деньги целиком… Веселье куда-то пропало. Честно говоря, Андрей не видел повода радоваться. Почему этот Шамиль, зная о тягостном положении Завьяловых в Москве, сам не предложил денег, не поинтересовался, как у них дела? А если не интересовался и не собирался предлагать, то с чего это вдруг будет помогать теперь? Да и странный он был, этот чеченец. Тот благостный образ, который рисовался Исаевым в кафе, образ человека интеллигентного, миролюбца и страдальца, как-то диссонировал с тем, как ловко этот горец отбил Петровича у бандитов и выкачал из него все деньги. Мирошкину показалось, что и жена в глубине души разделяет его опасения, но поддерживает бабушку, стараясь наигранным весельем заглушить в себе сомнения.

* * *