Читаем День в городе (СИ) полностью

- Думаешь, стоит пить у всех на виду? Да еще из бутылки?

- Не вижу ничего такого.

- Ты не будешь шашлык?

- Нет. Я позавтракал хорошо. А ты ешь. С вином будет замечательно.

- Попробуй хоть кусочек.

- Хорошо.

- Ты какой-то хмурый сегодня, - она оценивающе глянула на меня, а потом сделала небольшой глоток из бутылки. - Последний раз в Москве ты был таким же. А потом пропал надолго.

- Я не пропадал, ты меня просто не искала.

- Раньше тебя не нужно было искать.

- Меня и сейчас не обязательно искать.

- Почему ты такой? Ты не рад, что я приехала?

- Прости. Твой приезд не имеет к этому никакого отношения.

- Тогда не говори со мной так, что я чувствую себя виноватой.

Я постарался вздохнуть как можно более выразительно.

- У меня плохо идет работа над романом. Но ты в этом не виновата.

- Тогда выпей вина, и, если хочешь, расскажи мне.

- Не хочу. Рассказывать не хочу, а вина выпью с удовольствием.

Ее колени казались такой правильной формы, четко очерченными, слегка заостренные книзу, и отсутствие колготок делало их еще более привлекательными, поэтому я не мог удержаться. Она задумчиво слушала бодрую самодеятельность на сцене, прижавшись щекой к мягкому плечу моего пиджака, а я аккуратно, но уверенно, поглаживал шелковую кожу ее ноги, отодвигая платье все выше. На третьей или четвертой песне моя рука, очевидно, поднялась за пределы дозволенного, и Даша меня остановила.

Она чуть приподняла голову и задала вопрос, который было удивительно услышать.

- Когда ты пишешь - это сложно?

- Иногда это чертовски сложно.

- Иногда?

- Почти всегда. Но пишу я ради тех моментов, когда становится легко. Если тебе легко - можно написать очень много. И ты пишешь, не отрываясь, чтобы успеть больше, пока не стало опять тяжело.

- А сейчас тебе тяжело?

- Тебе правда это интересно?

- Зачем бы я спрашивала? О чем ты писал, пока тебе не стало тяжело?

- О людях, которые говорят друг с другом так, словно играют в игру.

- Как мы с тобой?

- Не знаю. А в какую игру мы с тобой играем?

- Мне кажется, мы просто пытаемся добиться друг от друга определенных слов.

- Каких, например?

- Может, я хочу услышать "я тебя люблю". А каких слов ждешь ты - не знаю.

- Как насчет слов "ты меня любишь?".

- Ну нет, думай лучше, - она легонько шлепнула меня по колену. - К тому же, ты ведь мне все равно этого не скажешь.

- Не скажу. Да ты и не нуждаешься в таких признаниях.

Даша убрала голову с моего плеча и выпрямилась.

- Глупый ты. Пойдем и выпьем чего-нибудь еще, иначе я воспринимаю твои слова слишком серьезно. Только сначала я хочу прокатиться на той карусели!

Тени в парке стали длиннее, и солнце приобрело оранжевый оттенок оттого, что стало клониться к закату и скоро оно встретится с горизонтом. Деревья были покрыты фальшивым золотом. Люди были покрыты фальшивым золотом. Уже знакомый мангальщик, заговорщицки улыбавшийся мне, тоже был покрыт этим фальшивым солнечным золотом, но нас было сложно обмануть. Откуда-то из-под прилавка он налил нам в пластиковые пивные стаканы жидкость цвета граната, которая пахла как паркетный лак.

- Мне кажется, что это гораздо романтичнее, чем пить пино-нуар на веранде дорогого ресторана. Именно дешевый алкоголь дает почувствовать близость, родство душ. Почувствовать сопричастность, - Даша попробовала сделать большой глоток, но поморщилась.

- В тебе говорит излишняя любовь к Ремарку. Хотя, нужно отдать ему должное - он не дурак был смешать ром с портвейном.

- Ты знаешь, я, пожалуй, больше не буду, - сдалась Даша после второй попытки проглотить вино и протянула мне свой стакан.

- Даже я вряд ли его осилю.

Мы окропили урну красной жидкостью, словно принесли жертву Вакху. Сделали мы это без всякого сожаления.

Я накинул Даше на плечи свой пиджак с грубо зашитой подкладкой и пятном краски на рукаве, и самому мне стало чертовски зябко в этот августовский вечер. Мы решили, что непременно нужно выпить еще, поэтому вышли из парка и направились через площадь к продуктовому магазину. Я бы с большим удовольствием взял бутылку коньяка, но это было бы негуманно по отношению к Даше. Тем не менее, мы не прогадали - вишневая настойка оказалась почти такой же вкусной, как ее губы, но, наверняка, не шла ни в какое сравнение с тем, что притаилось внизу.

Мы выпили настойку прямо там, на облупившемся крыльце магазина, а потом вернулись в праздник. На этот раз я потащил ее в дальний угол парка, чтобы расположиться поближе к альтернативной сцене - зарешеченной асфальтовой площадке - откуда доносилась фальшивая мелодия "Фиолетово-черного". Несколько сорокалетних длинноволосых мужчин в тертых джинсах и растянутых футболках, с символами старого рока на них, старательно зажигали аудиторию, которую составляли с десяток таких же потертых граждан. Я соблазнился здесь стаканом холодного пива и на несколько минут оставил Дашу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Бабий ветер
Бабий ветер

В центре повествования этой, подчас шокирующей, резкой и болевой книги – Женщина. Героиня, в юности – парашютистка и пилот воздушного шара, пережив личную трагедию, вынуждена заняться совсем иным делом в другой стране, можно сказать, в зазеркалье: она косметолог, живет и работает в Нью-Йорке.Целая вереница странных персонажей проходит перед ее глазами, ибо по роду своей нынешней профессии героиня сталкивается с фантастическими, на сегодняшний день почти обыденными «гендерными перевертышами», с обескураживающими, а то и отталкивающими картинками жизни общества. И, как ни странно, из этой гирлянды, по выражению героини, «калек» вырастает гротесковый, трагический, ничтожный и высокий образ современной любви.«Эта повесть, в которой нет ни одного матерного слова, должна бы выйти под грифом 18+, а лучше 40+… —ибо все в ней настолько обнажено и беззащитно, цинично и пронзительно интимно, что во многих сценах краска стыда заливает лицо и плещется в сердце – растерянное человеческое сердце, во все времена отважно и упрямо мечтающее только об одном: о любви…»Дина Рубина

Дина Ильинична Рубина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее