День Валлума (СИ)

— Ты меня слышала? — Военный говорил громче прежнего, нависая над Ори, — кто этот парень?

Мысли о том, что будет с Вирибисом, если кто-нибудь узнает правду, пугали. И также пугали мысли о том, что будет с родителями, если ложь вскроется. Ори мгновенно станет причиной трибунала. Турианка почувствовала, как к горлу подкатил ком, и ноги стали мягкими. Огромные печальные глаза уставились на турианца в форме — она должна сделать шаг ко лжи и её последствиям. Но сомнения не отступали. Поджав мандибулы, Ори отвела взгляд и начала признание, хлюпая и уставившись на носки ботинок:

— Когда произошел взрыв, мы оба были на стоянке…

— Ори? — твердый и одновременно мягкий голос, пробирающийся сквозь шум и гам лагеря за порогом палатки, вонзился в слух и разлился в голове теплой волной.

Девушка, боясь обознаться, медленно обернулась и, поддавшись мимолетному толчку, который исходил словно из груди, просто понеслась вперед. Глаза застилали слезы. Но в этот раз это были слезы радости. За одну секунду турианка подбежала к отцу, стоявшему на пороге, и уткнулась лицом в его куртку, жадно впившись в неё когтями.

— Золотце моё, — справляясь с неудобным костылем и шиной на ноге, Авемис прижал дочку к себе, склонившись настолько, насколько позволяло поврежденное колено, — я искал тебя, птенчик… — мужской голос надломился, и слова застряли в горле, оставив под уставшими глазами мокрые дорожки, а в сердце жгучий осадок от мрачных мыслей.

— Со мной всё хорошо, пап, — хлюпая через слово, Ори пыталась успокоить и отца и саму себя, ведь теперь всё было хорошо. По крайней мере, лучше, чем до этого момента, — а мама?

— С ней всё в порядке, в отличие от твоего старика, — он бережно приобнял дочь за плечи, и слегка отодвинув её в сторону, попытался дохрамать до ближайшей связки сидений.

— Разрешите обратиться, сэр, — солдат попытался привлечь внимание майора, осознавая суть происходящего.

Авемис, не отпуская руки Ори, перевел взгляд на патрульного, и утвердительно кивнул, ибо произносить лишних слов у него просто не было моральных сил.

— Ваш племянник, сэр, у врачей. У него истощение, потеря крови, явных тяжелых повреждений нет. Он выкарабкается.

Майор уставился на солдата, откровенно не понимая о ком тот говорил. Ори, уловив задумчивое молчание отца, дрогнула от накатившего страха и машинально сжала пальцы под теплой отцовской ладонью. Авемис коротко ответил патрульному, продолжая держать на лице искреннюю радость:

— Это прекрасно. Мы его навестим, когда будет возможно. Спасибо за работу, — и перевел взгляд на дочь, которая судорожно тыкала носами ботинок в напольное покрытие и стучала подошвами, заведя ноги под стул.

— Медсестра скоро освободится, — отчеканил патрульный и поспешил убраться вон, убедившись в том, что девушка не врала, и, посчитав, что донимать майора лишними вопросами будет себе дороже.

Оставшись наедине с отцом, Ори не знала чего ожидать следом за опьяняющим чувством воссоединения. А ведь он только что соврал… Значит… Что?

— Ори? — Авемис произнес имя дочери не намного тверже, чем в момент встречи, ибо боялся, что может испортить всё, расстроив своей жесткостью и без того напуганного ребенка.

— Папа, — она подняла на отца грустные глаза, — он мне помог. Если бы не Вирибис, я… — она шумно вздохнула и потупила взгляд в сторону, — солдаты могли его забрать…

— Куда, Ори?

— Туда, куда забирают всех сепаратистов, — предположила девушка, хотя мало представляла, где могло находиться это «туда», но представляла, что там могли делать с арестованными. Особенно, сейчас. После взрыва и убийства сотен тысяч граждан.

Авемис прижался к спинке стула, продолжая смотреть на дочь:

— А он сепа…

— В том-то и дело, что нет, — Ори обернулась и затараторила, но достаточно тихо, чтобы никто случайно не смог бы услышать её, — он из бедного района. Ему пятнадцать лет. У него больной папа. И он тоже нездоров… ему надо помочь… он же помог мне? — Турианка в отчаянии прильнула к отцу.

В том, что Ори говорила искренне турианец не сомневался, поэтому, крепко обняв её, произнес:

— Я что-нибудь придумаю, птенчик.

***

Вирибис нашел себя в неудобной койке, когда очнулся, а на правой руке чувствовалась до боли знакомое ощущение старинных металлических наручников. Сделав вывод, что он был арестован, парень попытался перевернуться со спины, но ничего не получилось — все тело было как желе, он почти не контролировал свои конечности. Где-то на заднем фоне послышался совершенно хладнокровный голос:

— Снимай капельницу.

— Снял, — кто-то отозвался, доставив неприятные ощущения турианцу в районе локтя.

— Пульс учащается, бей седативное, посмотри пару секунд, не откроется ли рана на лбу и иди за мной, — наручник щелкнул, и рука парня была освобождена.

В этот же момент Вирибис успел перекинуть голову на бок, и как только он это сделал, шприц с размаху вонзился под левую мандибулу, которая тогда была сверху, пробивая лицевую броню турианца.