День закрытых дверей

Тридцать.

Сорок.

После сотни она перестала считать.

Потом острие ножа уперлось во что-то твердое.

Она остановилась и потрогала рукой.

Стена.

Вайолет достигла точки, где коридор поворачивал налево.

Сделав поворот, она пошла дальше, и через десять шагов стена под пальцами ее левой руки оборвалась.

Остановившись, Ви прислушалась.

Вдалеке капала вода, и теперь у нее над головой что-то было.

Небо.

С едва заметным оранжевым оттенком.

Глаза различили оконную раму, и в слабом свете, исходящем от нее, Ви увидела, что стоит среди развалин длинного заводского цеха.

При скудном, идущем от неба освещении она разглядела не так уж мало.

Повсюду промышленное оборудование.

Остатки сборочной линии.

Бессильно опущенные манипуляторы роботов.

Ленты конвейеров, замершие много лет назад.

Она осторожно шагала вдоль линии, под ногами хрустело стекло.

Зубы стучали от холода.

В воздухе до сих пор пахло смазкой.

Должно быть, завод раскинулся ярдов на двести-триста, и когда она дошла до другого конца, то разглядела на конвейере полусобранные автомобили – без колес, без блоков двигателей, без дверей, покрытые ржавчиной, брошенные на произвол судьбы.

На дальнем краю цеха Ви остановилась. Услышала, как дождь падает на крышу в пятидесяти футах над головой.

Она вышла через двойные двери и, прежде чем снова окунуться в ночь, заметила несколько первых ступенек металлической лестницы, слабо отсвечивающих в темноте.

Ничего не оставалось, как спуститься.

Вайолет взялась за шаткий поручень и двинулась вниз. Детскими шажками, со ступеньки на ступеньку. От толчков ног лестница резонировала.

Прежде чем ступеньки кончились, она миновала три площадки.

Снова оказавшись в темноте – ни света, ни звука, ни даже капанья воды, – ощутила тяжелый смрад плесени и гнили. Сделала три шага, и острие ножа уперлось в стену.

Вайолет надсадно закашлялась.

Потребовалось несколько минут, чтобы выбраться из лестничного колодца в следующий коридор.

Двинувшись по нему, Ви заметила, что чувство дезориентации с каждым шагом усиливается, а вместе с ним – ощущение бессмысленности ее перемещений: она бродила в темноте по нижним уровням заброшенного здания без всякого представления о том, куда идет, не имея ни малейшей надежды найти Лютера и Макса.

В следующем разрыве стены Вайолет обнаружила дверной проем и шагнула в него из коридора.

Идти дальше не было сил.

Судя по отраженному звуку кашля, комната, в которой она оказалась, была небольшой, изолированной.

Ви наткнулась на стол, а еще через несколько шагов – на предмет, оказавшийся на несколько дюймов выше ее роста и гораздо шире.

Со стеклянной панелью.

С правой стороны предмета располагались пластиковые кнопки.

Торговый автомат.

Это была комната отдыха.

В темноте Вайолет залезла под один из столов, расстегнула куртку и соорудила из нее мокрую подушку.

Свернувшись калачиком, подтянув колени к груди, она еще долго дрожала от холода, пока наконец разум и тело не сдались усталости и Ви не погрузилась в сон.

Энди

Неожиданно его голос зазвучал у меня в голове, но шел он не из микрофона.

Я ощутил запах лимонного леденца в его дыхании. Характерный аромат «Уиндекса».

Как он вошел в помещение, как приблизился – я не слышал.

Просто материализовался возле меня.

– Она вырвала свой микрофон, – прошептал Лютер. – Теперь я должен идти и искать ее. Все нормально. Не по плану, но нормально. Ты интересовался, что за пульт у тебя в правой руке, нет?

Я не ответил.

– Он еще не включен, но скоро будет. Мне до смерти хочется попробовать эту вещицу. Ну, на самом деле две вещицы. Ту, которая у тебя, и ту, которая у нее. Хочу сказать, ты думаешь, что любишь Вайолет, но задумывался ли ты о том, насколько сильно? Достаточно ли глубоко твое чувство? Я изобрел способ узнать это. Он даст ответ на простейший вопрос: что сильнее – твое чувство к тем, кого любишь, или страх перед невыносимой болью? Существует ли точка, в которой боль становится такой мучительной, что ты с готовностью передал бы ее тому, кого любишь, будь у тебя такая возможность? Мы скоро узнаем это.

– Прекрати, – прохрипел я, и если б не сильное обезвоживание, в моих глазах появились бы слезы.

– Энди, я даю ей шанс узнать, на что она способна. Пусть увидит тьму в своем сердце и не отворачивается от нее.

Высоко над головой зажегся свет.

Лютер держал ложку у моего рта.

– Тебе понадобятся все силы без остатка, – сказал он. – Ешь.

Пахло прогорклым яблочным пюре, но я так изголодался…

Лютер скормил мне четыре ложки из баночки с детским питанием, и уже когда он убрал банку в сторону, я начал подозревать, что яблочное пюре тут совсем ни при чем – скорее, какие-то другие гнилые фрукты или овощи, испорченные до неузнаваемости.

– Вкуснятина, – произнес он. – Правильно?

Я старался справиться с тошнотворными позывами.

– Восхитительно. Что это? – спросил я.

– Свекла.

Меня стошнило, и я весь испачкался.

– Отвратительно, Энди.

– Скажи честно, Лютер: ты убил его?

– Убил кого?

– Макса. Ее ребенка.

Кайт только улыбнулся.