День Жизни

— А что мне за это будет? — Жорик понял, что терять ему нечего и начал торговаться.

Капитан задумался, не моргая глядя в чёрный глаз автоматного дула.

— Тебе ничего за это не будет…

Теперь задумался окончательно отрезвевший выпускник.

— Поклянитесь! — ствол автомата слегка приподнялся.

Военные загипнотизировано смотрели на палец хулигана, равнодушно поглаживающий спусковой крючок боевого Калаша. Левая щека начальника почётного караула нервно дёргалось.

— Петруха, — зашептал капитану в ухо, дежурный по городу, — поклянись ему чем-нибудь таким, ну несущественным, понимаешь…

— Даю слово коммуниста! — официально заявил Жадов.

Воронёный ствол автомата безразлично опустилось на красный гранит.

Жорика отвели в караулку и сильно избили. Наутро он не мог двигаться, хотя на его теле не было ни одного следа, ни одной царапины. До службы в почётном карауле, офицеры несли службу на Крайнем Севере, где хорошо натренировались на заключённых, отбивать внутренние органы без видимых последствий.

ЧП[6] тихо замяли и разумеется не благодаря твёрдому слову коммуниста Жадова. Скандал с боевым оружием на важном государственном объекте, не был нужен никому. Тем не менее военный комендант города, узнав об инциденте лично проследил, что бы призывника Георгия Пожарского, отправили на военную службу подальше от родного города, в доблестный Новороссийский Стройбат.

* * *

Командир роты капитан Чупраков, неожиданно для самого себя появившийся на объекте, бы приятно удивлён увиденной картиной. Работа кипела. Над стройкой висело облако сизой пыли. Военные строители отделения сержанта Гольдберга трудились, как пчёлы вокруг разорённого медведями улья. Один из солдат нагружал в тачку землю, вротой эту тачку куда-то увозил. Рядовые Парамонов и Пожарский бодро несли носилки, ещё двое бойцов, он никак не смог вспомнить их фамилии, воодушевлённо копали какую-то траншею. Рядовой Амиран Гереули, размахивал руками, подавая сигналы крановщице, ефрейтор Малафеев с энтузиазмом размешивал битум в большой стальной бочке, в-общем ротный остался доволен. Уже за забором Чупраков неожиданно нахмурился и громко позвал командира отделения. Яша Гольдберг отряхнул ВСО и направился к командиру. Тот стоял возле выстроенной на скорую руку хрущёвской пятиэтажки, во время кукурузной оттепели, лет тридцать назад.

— Строить нужно качественно! Посмотрите вот сюда, Гольдберг, — проговорил он голосом хоккейного коментатора и указал на широкую вертикальную трещину в штукатурке, — ведь каждая щель в стене, — ротный на миг задумался, подбирая правильное слово, — это лазейка для мирового империализма!

— Так точно товарищ капитан! Есть строить качественно! Разрешите идти?

— Свободен…

Рядом со стройкой был гастроном и галантерейный магазин. Чупраков дождался пока сержант растворился в строительной пыли, посмотрел по сторонам и направился в гастроном. На двери галантерейного ветер трепал написанное от руки объявление: «Одеколон в продаже с 14 до 19 час.» В ликёро-водочном отделе гастронома, было две очереди, одна прямая, как просвет на офицерских погонах, для ветеранов и инвалидов войны и труда, вторая спиральная, как стружка вокруг токарного станка, для простых, ничем не отличившихся граждан. Чупраков вздохнул и встал в хвост спирали. За порядком в очереди наблюдал дружинник, худой человек с бледным злым лицом, явный трезвенник. Вентилятор на прилавке вяло гонял по магазину двух жирных мух. В ассортименте имелась водка «Кубанская». Давали по одной в руки, боялись, что на всех не хватит. Тут же рядом стояли столики, за которыми счастливые обладатели бутылок, тушили жажду не отходя от пожара. Закусывали дарами природы — мандаринами, которые росли в изобилии вдоль тротуаров на кривых, сучковатых деревьях. Очередь двигалась живо, вскоре Чупраков был уже в двух бутылках от прилавка. Взяв в руки «Кубанскую», он засунул её в глубокий карман форменных брюк и под завистливые взгляды спирали двинулся в выходу. Всю дорогу домой его не отпускало жгучее чувство, не выполненного перед Родиной долга. Войдя в подъезд дома он вдруг резко остановился и… И вспомнил! Фамилии солдат — Алиев и Валиев! От сердца отлегло, печень ротного судорожно вздрогнула, он ловко, по-ковбойски выхватил из кармана бутылку, зубами сорвал ненавистную пробку и опрокинул её содержимое в пересохшее горло.

* * *

Али и Вали сразу полюбили этот город. Он чем-то напоминал родной Муйнак, может быть по-восточному низким солнцем, может быть Цемесской Бухтой, напоминающей заливы Аральского Моря, может быть хламом и мусором скопившимся вдоль кривых, узеньких улиц. А ещё в этом городе жили люди, уважение к которым, Али с раннего детства, прививал дедушка. В семье ходила легенда, что его беременную маму, а значит и его самого, жертвуя своей жизнью, спас русский доктор, во время страшного землетрясения в Ташкенте. И хотя русских в округе было не много, вели они себя достаточно вызывающе, за глаза называли местных чурками, смеялись над их набожностью.