Денарий кесаря

            - Значит, ты теперь – Тихон? – с полными слез глазами, догадалась Настя и, перед тем как уйти, прошептала: – Ну что ж, прощай…те!»

8

- Мам, здравствуй! Это я… - сказал он.

            В церковном дворе Стаса остановил Григорий Иванович и протянул ему паспорт и билет:

            - Держи и поезжай с Богом! Ангела Хранителя тебе в дорогу. Поклон родителям. Уверен, что все у вас будет хорошо.

            - Спасибо! - обрадовался Стас, хотел сказать, что деньги за билет вышлет сразу же, оказавшись в Москве. Но Григорий Иванович не дал ему и рта раскрыть.

            - Во славу Божию! – не заученно, а с особым чувством сказал он. И Стас понял, что все это сделано соседом не просто так. Может, и денег ему самому еле-еле хватало – он ведь пенсионер, и вставать ни свет ни заря не хотелось. Но он встал и купил этот билет, делая добро ближнему, как бы сделал это для Самого Христа!

            Стас невольно даже порадовался за Григория Ивановича – ведь это же для его спасения, но деньги решил все-таки выслать.

            В храме он с радостью увидел Соколова-старшего, который стоял, опираясь на костыли. На всякий случай позади него стояло кресло-каталка. Он хотел подойти к нему, но увидел отца Михаила и, побежав, протянул тетрадь.

            - Ну что, изучил? – спросил тот.

            - Да и, кажется, много понял!

            - Ну, тогда иди и буди! – напутствовал его отец Михаил, и Стас во все глаза уставился на него:

            - Как… вы ее тоже читали?

            Священник с улыбкой взглянул на него:

            - Конечно! А иначе ты думаешь, почему я не Макс, а отец Михаил?

            - Тогда вы меня сразу поймете… - почувствовав, что теперь отцу Михаилу ничего не нужно долго объяснять и сбивчиво принялся умолять: - Я не хочу оставаться навсегда на мытарствах, я хочу исповедоваться – можно?

            - Конечно! – разрешил тот. – Сам Господь сказал: грядущего ко Мне не изжену вон! То есть, идущего ко Мне не прогоню от Себя. Для этого и спрашивать не надо было, а сразу становиться в очередь. Вон за твоим другом!

            Стас посмотрел в ту сторону, куда показывал священник и увидел стоявшего у аналоя, на котором лежали Крест и Евангелие, Ваню. Позевывая, он ждал начала исповеди.

            Стас пристроился к нему и, в который раз, проверил: в кармане ли листок с грехами?

            «Здесь!» – успокоился он. А то ведь уже и некогда было бы бежать за ним домой: отец Михаил вышел из алтаря, прочитал несколько молитв и кивком разрешил Ване подходить.

            Тот подошел к аналою и начал перечислять свои грехи, виновато разводя руками, а потом, когда священник стал ему что-то выговаривать, оправдывался, еще больше помогая себе жестами…

            Благословившись, наконец, у отца Михаила, Ваня направился к свечному ящику за записками о поминовении.

            - Фу-фф! Еле допустил до причастия! – тяжело выдохнул он, поравнявшись со Стасом, и шепотом пожаловался: – Придирается ко мне отец Михаил… А ты что стоишь? Иди скорей, а то ведь уйдет!

            - Вот это да! – ужаснулся Стас. – Если Ваньку еле-еле допустили, то что же будет со мной?..

            Он поднялся на ступеньку, подошел к аналою и, почему-то глядя не на отца Михаила, а на небольшое распятие, на Христа, Который даже на Кресте раскрывал для него Свои объятья, не в силах ни лгать, ни изворачиваться, застыл…

            Земля ушла из-под ног Стаса. Все смешалось у него в голове. Какое-то мгновение он даже не мог понять, где он, в каком веке и вообще – Никодим, Апамей, Теофил, Владимир Всеволодович, старичок-искусствовед, Викентий, Ваня, Лена, он сам – всё перемешалось… А когда вспомнил, что находится в храме, в двадцать первом веке, то не мог понять, кто перед ним – отец Тихон или отец Михаил…

            Наконец, Стас словно очнулся и, не поднимая глаз, прошептал:

            - Я очень грешен и не достоин причащаться. Потому что я… я… я и правда – подлец!

            Выдавив из себя это, он перевел взгляд на отца Михаила и поразился.

            Вместо гнева, брезгливости, осуждения и всего того, чего был он достоин после такого признания, его лицо было необычайно приветливо. А в глазах даже что-то похожее на ласку.

            Тогда он достал свою записку с грехами и приготовился читать. Но отец Михаил неожиданно отобрал листок и, пробежав по нему глазами, сказал:

            - Это, конечно, хорошо, что ты так старательно подготовился. Для памяти даже полезно держать такую шпаргалку. Но сейчас мне бы хотелось услышать от тебя в первую очередь то, что болит у тебя в душе, что ты осознал и возненавидел, с чем готов бороться, чтобы расстаться с ним навсегда!

            Стас немного подумал – ему и память-то не нужно было напрягать – и стал говорить о том, что, сколько он помнит себя – лгал, спорил, хитрил, мстил, гордился, грубил родителям и теперь вот даже сбежал от них…

            Исповедь шла так долго, что, наверное, многие в храме устали ждать. Даже Соколов-старший опустился в кресло-каталку. Но зато, когда отец Михаил опустил на его голову епитрахиль и прочитал разрешительную молитву – на душе стало так легко, что хотелось кричать и плакать от счастья. Стас сложил руки, как учил Ваня: правая ладонь на левую, чтобы благословиться у отца Михаил. Но тот вдруг спросил:

            - А ты готовился к Святому Причастию?

            - Да, я вычитал все положенные молитвы.

            - И со всеми людьми ты в мире?