Денарий кесаря

            Не отдавая отчета в том, что делает, он машинально оделся, вышел на улицу, долго бродил по темным закоулкам и пришел в себя лишь у того самого единственного фонаря – около колодца.

            Очнулся, услышав мяуканье.

            Маленький пушистый котенок стоял у колодца и словно звал его.

            - Брысь! – по привычке цыкнул Стас, не любивший, когда ему мешают думать и вообще отвлекают.

            Но котенок не испугался. Наоборот, замяукал еще громче.

            Стас пригляделся внимательно и только тут понял, что котенок не может бежать. Он вообще не мог идти, потому что примерз ко льду!

            Незнакомое чувство жалости неожиданно охватило Стаса.

            Он подбежал к котенку, опустился на колени и, с помощью домашних ключей осторожно принялся отдирать его ото льда, приговаривая:

            - Ты что, тоже от мамы сбежал? Зря! Это я тебе, брат, по своему собственному опыту скажу! И Ник тоже вон правильно говорил. Они же ведь только для нас и живут! Погоди, сейчас мы тебя освободим! И как ты это совсем не замерз-то? Ну, а, если бы я сюда не пришел?

            Странное дело – котенок, словно понимая, слушал его и, даже не дергаясь, не мяукая, терпел, пока Стас освободит его из ледяного плена.

            - Ну, и куда ты такой теперь? – оглядел он дрожавший от головы до лап живой, пушистый комок. – Замерзнешь же ведь совсем! А вот куда! Ко мне домой! Там я тебя и отогрею! И накормлю! Если, конечно, найду чем…

            Дома, к счастью, среди принесенных на завтра Леной продуктов, оказалась банка рыбных консервов. Стас открыл ее, положил в блюдце. Котенок набросился на консервы с такой жадностью, что стало ясно – убежал он от своих родителей гораздо раньше, чем Стас от своих!

            - Все, а теперь – спать! – раздеваясь, скомандовал Стас.

            И до чего же понятливым оказался этот котенок!

            Он тут же забрался на кровать и, деликатно свернувшись в калачик у самых ног Стаса, быстро уснул.

            Самому же Стасу спать не хотелось. Он потянул к себе тетрадь и, поглядев на спящего котенка, вдруг усмехнулся от мысли, что хоть кому-то в Покровке было хорошо от его приезда…

            «…Особенно старался смуглолицый мужчина в недорогом, запыленном халате. Отчаянно помогая себе локтями, он пядь за пядью пробивался вперед, волоча за собой мальчика лет пяти.

            - Дайте пройти… Пропустите же! – слышались эллинские, с сирийским акцентом, слова.

            Вдогонку ему неслось недовольное:

            - Куда лезешь?

            - Сам на крест захотел?!

            - Хоть бы ребенка пожалел, сирийское чучело!

            - Я не сириец! – возражал с виноватой улыбкой мужчина.

            - А кто же: вавилонянин? Эфиоп?!

            - Я – грекос!

            - Собираясь с силами перед последним броском, мужчина оглянулся и подбадривающе крикнул:

            - Держись, Теофил!

            Однако, передние ряды были спрессованы, как кирпичи в крепостной стене. Убедившись, что дальше не проскользнула бы даже ящерица, мужчина стал что-то жестами объяснять мальчику, словно тот был глухой, потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, поднял его на плечи и замер:

            - Ну?!

            Мальчик бойко завертел грязной шеей, увидел кресты, воинов…

            - Отец, – испуганно закричал он. – Там – Иисус! Весь в крови, избитый! За что они так его?!

            Мужчина больно ущипнул сына за пыльную пятку:

            - Я для чего тебя поднял? Никодима… брата своего – видишь?..

            Теофил изогнулся, прищурился от старания, разглядывая несущих кресты:

            - Нет!

            - Хвала богам! – с облегчением выдохнул мужчина. – А дядю Келада?

            - Вижу, вон он! – Теофил показал пальцем на могучего легионера, идущего в первой шеренге. Того самого, на которого делал ставку центурион. – Сказать ему, что мы тут?

            Вместо ответа мужчина опустил сына на мостовую и задумался вслух: