Дендрофобия

Стало вдруг Авторитету совсем не по себе: у других жёны сбегают чёрт-те с кем, прихватив золотишко, мужей под удар подставляют, а твоя – сама золото, даже лучше всякого золота. И всё, что у тебя по женской части когда-либо было, ей и в подмётки не годится. Она-то по-настоящему тебя любит, она ж с тобой, со змеем, все эти годы как на войне прожила! Но, как бы тяжело ни было, никогда этого не показывала, а только трогательно смущалась, когда ты иногда вспоминал о ней. И вот ты, скотина, теперь не можешь какую-то её пустяковую просьбу исполнить! Вот прямо развалишься ты, зараза, если пригонишь эту платформу берёзовых дров, да?

Да! Сразу пойдёт слух, что опять-де Авторитет грехи замаливает добрыми делами, кается перед какими-то кровавыми тенями, которые преследуют его больное сознание. Начнут все клянчить хором: «Ах, Константин Николаевич, благодетель Вы наш, ах, вот кабы нам то, да это в придачу с тем-то». Не дождётесь! Вот к мэру идите со своими нуждами, к Арнольд Тимофеичу, а то он от безделья не знает, как ещё изогнуться и выгнуться. Ему государство каждый месяц вашу годовую зарплату отваливает за его «самоотверженный труд» на таком ответственном посту. Авторитету, кстати, никто ничего не платит, чтобы он работал за этих многочисленных и говорливых, как дети в семье пуштунского многоженца, чиновников, которые делают что-нибудь только тогда, когда им захочется порисоваться перед публикой или из любопытства. Такое желание только лицемерных людей толкает на благородные поступки. Это очень тешит тщеславие, когда в маске добродетели совершаешь дела, которые лучше и чище твоих обычных дел и помыслов, но быстро надоедает… Наш-то мэр опять, говорят, новый магазин строит в соседнем посёлке. На чужое имя. Всё просчитал, мудрый градоначальник! Ну, строй-строй: будет Авторитету, что экспроприировать. А почему он должен за здорово живёшь выполнять его работу? Или пристрелить кого-нибудь из этих просителей, чтобы раз и навсегда отвадить? Нет. Жена тогда рассердится на него по-настоящему. А кто кроме неё вовремя за шкирку вытащит из очередной катавасии? Кто кроме неё поймёт и поддержит? Кому он ещё нужен со своими тараканами в голове, хоть превосходящий всех, хоть поверженный? Кто ещё станет молиться за него, если он давно не верит ни в каких богов, ни в какие идеи? Ох, тяжела ты шапка Мономаха…

Тут Авторитет вздрогнул и понял, что всё-таки заснул и даже сон какой-то увидел. Хороший солнечный сон, сквозь который, как помеха, пробивался другой, плохой. Рыжий кот не спал, а сидел в позе сфинкса с закрытыми глазами и только прядал ушами, словно прислушивался к беспокойным мыслям самого лучшего человека на свете – своего хозяина. Хозяин вздохнул, встал, переложил драгоценности в сейф, не забыв о кулоне и браслете под диваном, и пошёл в соседнюю комнату, где жена готовила младшего сына к школе: осенью пострел идёт в первый класс. Сел рядом с ней, уткнулся губами в родной висок, щекой почувствовал, как под мягкими волосами бьётся тонкая жилочка. Посидел так молча с минуту, а потом спросил, хотя отлично знал ответ:

– Где этот начальник станции живёт-то?

– За два дома от мэра.

– На нашей местной Рублёвке, стало быть… Пойду, схожу.

– Сейчас не ходи. Поздно уже.

– Ну, я уже большой мальчик. Мне можно и поздним вечером прогуляться.

– Феликса с собой возьми.

– Ладно.

– Папка, меня с собой возьми! – с готовностью вскочил сын, отпихнув учебники.

– Мал ишшо! Ты лучше учись, мой сын, ведь «наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни»… Я быстро.

* * *

Древесины привезли аж две платформы! Разгрузили на машины и отвезли к Феликсу Георгиевичу. Он сразу определил, что тут годится только на дрова, а что пойдёт в дело. И закипела работа.

Две ночи работала его пилорама, а на третий день он приехал к детсаду, где перепилил все валявшиеся на земле деревья. Варвара только ему поясняла:

– Феликс, ты нам круглые спилы сделай, а мы ими выложим дорожки и клумбы.

– Угу, – буркал он в бороду.

– А вот там мы хотим маленький теремок или беседку какую-нибудь, чтобы дети во время дождя могли на свежем воздухе побыть и не вымокнуть.

– Угу.

– Материалов хватит, чтобы ещё горку сколотить?

– Угу.

Их было столько, что можно было выстроить целую крепость. Крепость строить не стали, но на детской площадке появились горки, качели, песочницы, ажурная беседка, теремок, избушка Бабы-Яги и прочие детские радости. Это вам не черепашек-ниндзя с автопокрышкой на попе изображать!

Материалов хватило даже на несколько скамеек за пределами территории детского сада. И проснулся в Феликсе Георгиевиче азарт художника. Тот самый азарт, когда живописец сначала неуверенно делает несколько мазков на холсте, отходит, всматривается и морщится. Потом подходит, снова чего-то подрисовывает, рассматривает, задумывается. И вот уже подскакивает и начинает творить с чувством упоения, так что и за уши не оттащишь от работы, не отвлечёшь никакими соблазнами жизни! Пока не уронит кисти и палитру из рук со вспухшими от длительного напряжения венами, не вытрет пот со лба и не скажет со счастливым видом: «Всё!».