Деньги

– Я подсчитал ваш возраст, Франц. Вам должно быть двадцать три или двадцать четыре года. И вы хотите напасть на Мартина Яла?

– Не только на него.

Меня выворачивает, и это длится с минуту. Затем я отхожу чуть в сторону и сажусь на камень у подножия мексиканского кактуса, но на самом деле у входа в комнату Скарлетта. Я сижу к нему спиной, он в трех или четырех метрах позади меня.

– Вы хотите сказать, что собираетесь отомстить?

– Это уже сделано.

Зрелище Долины Смерти – это волнующая красота, несмотря на вертикальный свет, который стирает часть рельефа. Тошнота проходит.

– Отомстить кому, Франц?

– Ландо, Ламму, Ховиусу и Дональдсону. С ними я рассчитался. Бремер умер сам. Что касается дяди Джанкар-ло, то мне достаточно будет плюнуть ему в лицо. Остается Мартин Ял.

– И я.

– Повторяю: я думал, что вы мертвы.

– Нет, я живой.

– Было бы лучше, если бы вы умерли. Мне вас не жаль. Я рад видеть вас и знать, что с вами случилось. Когда я узнал о смерти Бремера, то почувствовал разочарование. Но с вами не так. Я доволен, что вы превратились в человеческие отходы.

Движение в комнате позади меня, серия шорохов, напряженных усилий, отвратительное скольжение по полу. Я представляю, как он встает с металлического кресла и ползет ко мне, словно амеба. Он стонет, сердито ворчит и приближается. Я не оглядываюсь и говорю:

– Все остальные и прежде всего мой дурак дядюшка играли лишь второстепенные роли. Но не вы с Мартином Ялом. Я уверен, и проведенное мною расследование подтверждает то, что именно вы с ним все организовали. Я не знаю, кто первым придумал это, он или вы. Это не имеет значения. Ваша роль состояла в том, чтобы разобрать то, что вы построили по просьбе моего отца, и вы предложили коварную махинацию для ограбления и присвоения денег, действуя с таким мастерством, что, даже зная, что произошло хищение, впоследствии было невозможно доказать это.

Омерзительное передвижение позади меня продолжается. Он плачет от боли и ярости при каждом движении. Он уже всего в двух метрах от меня. Его зловоние совсем рядом.

– Я больше всех виню вас с Мартином Ялом и ненавижу больше, чем вы можете себе представить, не за то, что вы обворовали нас с отцом. И даже не за то, что вы таким мерзким образом предали доверие человека.

Между нами всего один метр, он страдает и мучается, каждый сантиметр для него пытка. Он уже не ползет; я слышу, как он задыхается и издает ужасные хрипы человека на грани удушья.

– Что заставляет меня особенно ненавидеть вас, так это то, что вы сделали с моей матерью. Я помню ту сарабанду вокруг нее, когда она умирала. Вместо того чтобы дать ей спокойно умереть, ее кололи бог знает чем, чтобы сохранить ее не только живой, но и в своем уме и юридически способной подписать необходимые вам бумаги. Вы пренебрегли ее страданиями, в те дни вам было на это наплевать. Я слышал, как врачи разговаривали друг с другом. Этого, Скарлетт, Кэррадайн или как вас там еще называть, я никогда не забуду. Я возненавидел вас с Ялом детской ненавистью, которая с годами ничуть не утихла. И вы ждете от меня сочувствия?

Он не двигается. Я оборачиваюсь. Его измазанная желто-красной пылью рука – эта гнойная культя, что стала его рукой, – всего в нескольких сантиметрах от меня. Сам он ничком лежит поперек бетонного пола патио рядом со стеклянной раздвижной дверью. Он лежит и задыхается, а из его тела сочится сукровица, образуя лужицу, которая растекается и понемногу впитывается песком долины. Судя по движениям лица в том месте, где должны быть глаза, и сотрясающим его тело всхлипываниям, он плачет.

Я встаю и стучу в окно соседней комнаты, где сидят женщины. Через какое-то мгновение они уже рядом в сапогах и перчатках, и я понимаю, почему до этого они ходили босиком. Они осторожно поднимают тело, протирают его губкой, насильно вводят какую-то беловатую жидкость, очищают его, насколько это возможно, а в это время две другие женщины промывают напором воды стеклянную комнату и металлическое кресло, используя поливочные шланги и жидкость с запахом эфира. Они усаживают Скарлетта в кресло и едва поворачиваются к нему спиной, чтобы выйти, как гнойники опять начинают сочиться.

Вновь наступает могильная тишина Долины Смерти, которую в конце концов прерывает его удивительно чистый голос:

– Идею предложил Мартин Ял. Мы вместе учились в Гарварде, и я был многим ему обязан. Он помог мне в первые годы карьеры, одолжил деньги, познакомил с вашим отцом. Я разработал структуру «Кюрасао-Один» – ту, которой владел ваш отец. Прошли годы. У меня всегда были проблемы с деньгами, и Мартин Ял всегда помогал. И вот в 1955 году появился первый абсцесс… К каким только врачам я не обращался, но они были бессильны, твердили о вирусе, как говорят в тех случаях, когда не знают причины.