Деньги

— Слушайте, мадемуазель, — заговорил он, опираясь обеими руками на палку с костяным набалдашником, изображавшим орла, терзающего куропатку, — из-за каких таких скандалов вы изволили покинуть свой пост? Что-то такое вам наговорила девчонка, а мальчишка растаял, да в любви начал признаваться? Да вы — одну в угол, а другого — за вихор. Разве они могут оскорбить вас? Да что бы они ни говорили, — не всё ли одно? Я запру Ленку на три дня без еды в комнату, а Костьку совсем пускать сюда не буду. И оба они пред вами сегодня извиняться будут.

— Я к вам в дом не вернусь, — твёрдо проговорила Тотти.

— Фу, какая упрямая! Вот заладила! Да ведь у меня ещё другая есть дочь. С той-то вы ведь не ссорились? С женой вы не ссорились? Со мной вы не ссорились? Ну и чего же так кидаться на стены? Хотите прибавки жалованья? Хотите я единовременно вам подарок сделаю?

— Я не вернусь к вам, — повторила она.

— Нет, вернётесь. Я не уйду без вас. Костьку я в Константинополь сейчас спущу. А Ленка на колени станет и просить прощенья будет. Ну, мадемуазель, ну, хорошая, пожалуйста, пойдём домой. Ведь мы, ей Богу, хорошие люди. Что мы вам сделали?

— Довольно того, что вы выдаёте за этого господина вашу дочь, — вспыхнув, заговорила Тотти. — Как вы поощряете её на такой ужасный шаг! Ведь вы знаете, что он был женихом другой девушки и отказался от неё только потому, что вы богаче?

— Ну, что же, — спокойно возразил Петропопуло, — а найдёт он кого богаче меня и от меня откажется. Он человек коммерческий, даром что юрист. Я думаю его в долю взять. С его законами, ах как много барышей можно нажить!

— Ну, и поздравляю вас с барышами, а меня оставьте в покое. Я сказала, что не вернусь к вам, и не вернусь.

— Хоть проститься зайдите к жене, — не отставал он. — Ведь старуха-то ничего вам не сделала? За что же вы ей на голову наплевали. Ай, мадемуазель, нехорошо это, — совсем нехорошо!

«Почему, в самом деле, я не простилась с нею? — подумала Тотти. — Ведь она, конечно, во всём этом не виновата».

— Ну, как же? — спросил грек, помолчав.

— Хорошо, я приду проститься, — сказала она.

— Вот и превосходно. Очень рад.

Он встал и поправил шляпу.

— Может и передумаете к тому времени? — лукаво подмигивая, проговорил он. — А я бы вам приготовил браслетик что ли, чтоб глупость детскую загладить…

— Не надо мне браслетов. Я только проститься зайду. Возьмите же деньги ваши.

— А это уж вы сами старухе отдайте. Я вам не платил и получать не мне.

В дверь раздалось громкое постукиванье, и вслед за тем высунулась голова Алексея Ивановича. Он был растерян и взволнован.

— Виноват, — заговорил он, входя в комнату, — я к вам с нежданной вестью. Мареев умер.

— Какой Мареев?

— Да отец этой барышни, присяжный поверенный…

— Так мы ждём вас! — сказал Петропопуло, приподнял шляпу и вышел.

— Что такое? Я ничего не понимаю, — сказала Тотти.

— Ах, Боже мой. Ну, этот Анатолий отказался от невесты, — старик не выдержал. Паралич сердца. Она посылала за вами, вас у Петропопуло не нашли. Она спрашивает, — уехал ли этот юрист? И что ей нужно от него?.. Ну, да не в нем дело. Просят вас, — девушка растерялась.

— Пойдёмте, это ужасно, — сказала Тотти, надевая шляпку.

— Постойте, я сперва схожу к ним, — остановил он её. — Ведь вы почти не знаете их, — также как и я. Я скоро вернусь.

Его высокая шляпа мелькнула за окном и скрылась. Почти вслед за тем как он вышел, в дверь просунулась курчавая голова мальчика-носильщика, которого она часто видела на пристани.

— Madame, — заговорил он на скверном французском языке. — Вот вам велели передать. И велели сказать, что я не знаю, кто это передал.

Он сунул ей тяжёлый толстый пакет и бегом бросился прочь. Она разорвала его… Оттуда посыпалось турецкое золото.

«Неизвестный друг, — прочла она написанное писарским почерком, — просит вас, в день столь сильных неприятностей, принять приложенную ничтожную сумму. Завтра утром приедет к вам комиссионер и вручит гораздо больше. Очень мало. Неизвестный друг».

Внизу было приписано:

«Мужайтесь. Час испытаний пройдёт!»

— Бедный Костя! — сказала она.

Она пересыпала деньги обратно в конверт: тут были и турецкие, и итальянские, и австрийские монеты, была даже русская трехрублевка, — всего рублей на шестьдесят.

— Это надо завтра ему отдать через его комиссионера, — подумала она и подошла к окну. Разрезая изумрудно-бирюзовую поверхность воды, вдали виднелся пароход, выбрасывая из двух труб далёкие полосы дыма. Он шёл в Константинополь и уносил с собою двоих: Анатолия — полного надежд и ожиданий на будущее, и Костю — подавленного и разбитого судьбой. Флаг еле заметно трепетал на корме, у колёс билась пена. Контуры судна с каждой минутой становились всё неопределённее и туманнее, и всё гуще затягивала его фиолетовая дымка влажных морских испарений.