Деньги

— Успокойся, — никто ей не поверил; все поняли, что это целиком твои штуки. Но, очевидно, ты в этом не видишь состава преступления? Так я тебе объясню. Когда муж имеет повод ревновать свою жену, он поступает трояким образом: во-первых — вызывает соперника на дуэль; во-вторых — если дуэль для него неудобна, он при первом удобном случае надаёт ему пощёчин и спустит с лестницы; и есть ещё третий исход, — к которому прибегают редко, но к которому на моих глазах прибег один тоже юрист — судебный следователь. Он подал на своего соперника в суд и добился того, что его посадили на полтора года… Так вот и я, зная твоё curriculum vitae[5], думаю, что, по совокупности обвинений, тебя вообще можно было бы посадить лет на пять… Нет, погоди, не перебивай меня. Это с точки зрения твоей законности. Ну, а если мы посмотрим с этической точки зрения, будем обсуждать твои деяния только как поступки нравственного или безнравственного человека, — тогда, пожалуй, дело будет ещё хуже.

— Так вот ты какого мнения обо мне? — всё ещё сквозь зубы сказал Анатолий. — Я не знаю, зачем тогда вообще нам разговаривать друг с другом… и даже кланяться на улицах?

— Ну, отчего же не кланяться! — возразил Иван Михайлович. — Тебе не кланяться, тогда придётся от половины города отворачиваться.

Толстый, носатый грек в соломенной шляпе, с крупным брильянтовым перстнем на среднем пальце подошёл к ним.

— А не повинтить ли, господин прокурор? — спросил он. — Завтрак ещё через час, в карантин нас повезут перед обедом. Скучно. Партия составилась.

— Да, пойдёмте, — снисходительно ответил Анатолий Павлович, и они пошли в рубку.

V

Тучи надвинулись со стороны Чёрного моря. Холодный, косой дождик прыснул сбоку, и палуба стала блестящей, точно её густо покрыли лаком. Все попрятались по рубкам и каютам. Куры и петухи нахохлились в своих клетках, не предвидя ничего хорошего в будущем, замечая, как ряды их с каждым днём редеют, и догадываясь, что полупьяный повар уносит очередных птиц на жестокую казнь.

Иван Михайлович два раза обошёл всю палубу, из конца в конец, насчитав от носа до кормы около двухсот шагов, а Тотти, которую он искал, не встретил. Ему не хотелось подходить близко к нарам, где поместились богомолки, отдельно от мужчин, так как он не хотел быть навязчивым. Но ему было скучно без неё. Ему хотелось чем-нибудь услужить ей, сделать ей что-нибудь приятное, и так, чтоб она об этом не знала. Ему хотелось предложить ей перейти в первый класс и обедать с ними. Но он догадывался, что это предложение её обидит, и она резко откажется.

Он спустился в каюту. Там лежал бухгалтер и с упорством подыскивал рифму на «чёлны», так как ни «волны», ни «полны» его не удовлетворяли. Он лежал на спине, уперев ноги почти в потолок, и царапая слова карандашиком в записной книжке. Иван Михайлович лёг на свою кровать и стал осматривать давно надоевшую каюту, находя безвкусным сочетание линий иллюминатора с выгнутым ребром борта и кривой балкой потолка. Наглухо приделанный к стене спасательный пояс казалось смеялся над пассажирами и говорил: «А ну-тка, попробуй, отстегни меня, и топором не отделишь от стенки, так я к ней прилип». Косой дождик мелкой пылью врывался в каюту, и делал воздух влажным. Дышалось легко, как на севере: не было той истомы, которая на юге так невыносимо тяжела для северянина.

— Да бросьте, Алексей Иванович! — сказал архитектор. — Что вам за охота возиться с поэзией? Берите пример с меня: я не сочиняю проектов.

— Оставьте, — откликнулся бухгалтер и опять ушёл в свои рифмы.

Опять послышались голоса и вверху, и внизу. Должно быть причалила лодка, ходившая в карантин. Архитектор поднялся на палубу и снова наткнулся на санитара. В третьем классе была тревога, и стоял неясный гул недовольных голосов. Он пошёл к капитану.

— Приказано везти в карантин для дезинфекции всю палубную публику, — сказал капитан. — А первого и второго класса пассажиров не тронут.

— Что за чепуха? — удивился Иван Михайлович. — Неужели вы всех повезёте? И эту гувернантку — г-жу Ламбину?

— Как же я могу её изъять? Если б она была второго класса…

Иван Михайлович вынул бумажник.

— Я вас очень прошу, — я заплачу… переведите её во второй класс… Но чтоб она не знала… Вы дайте мне дополнительный билет, и распорядитесь, чтоб её не тронули… Пожалуйста.

Капитан слегка улыбнулся.

— Хорошо. Не беспокойтесь, её не возьмут.

Архитектор чувствовал, как резко стукало его сердце, когда он спускался из капитанской каюты. Теперь он решился, не стесняясь, сейчас же разыскать Тотти. Впрочем, найти её было не трудно: она стояла среди растерянно собиравших своё тряпьё богомолок. Все лица были бледны, у многих тряслись руки.

— За что же пожитки-то наши, пожитки портить? — с отчаянием говорила толстощёкая, курносая баба, туго перетягивая бечёвкой мешок. — Ведь это ж разбой. Давай им в печь всё, что есть у тебя…

— Мне надо вам сказать два слова, — сказал архитектор Тотти.

Она машинально вышла из круга странниц и сделала с ним несколько шагов в сторону.