Обед. Столовая в доме служащего «Юнайтед фрут компани». Паркетные полы, окна от самого пола, за которыми раскинулись старые кофейные поля. Китайский фарфор, и серебряный половник, и даже люстра, сохранившаяся в доме с двадцатых годов.
Мы переоделись во все лучшее, Рики — в туго накрахмаленную рубашку, я — в черное воскресное платье.
Было по-прежнему жарко. Электрический вентилятор не работал.
Вокруг стола сидели тетя Изабелла, мама, папа, Рики, я, дядя Артуро, Мария, Хуанита, Дэнни, Хулио и недавно появившаяся маленькая Белла. Мне было завидно, что у Марии и Хуаниты теперь есть сестренка, и я прикидывала, когда мама с папой сделают сестренку и для меня.
Держать прислугу на Кубе запрещено, но у дяди Артуро работали чернокожая женщина-повариха из деревни по имени Луиза Пердона и девушка из Лас-Тунас, которая подавала на стол. Тетя Изабелла была знаменита в округе своим неумением готовить, но за столом все делали вид, что обед — дело ее рук.
— Эти плантации восхитительны, — сказала мама.
— Вы пробовали суп? — перебила тетя Изабелла.
Мама ответила, что суп ей очень понравился. Она обернулась за подтверждением к папе, но тот только буркнул что-то. Он, я заметила, вообще почти не притронулся к еде.
Я же наворачивала за обе щеки. Луизе особенно удавались блюда кубинской кухни, а это как раз и была кубинская трапеза, приготовленная из таких, ставших теперь экзотикой, продуктов, как рыба, говядина и свежие фрукты.
Мужчины говорили о бейсболе, женщины — о детях, дети же помалкивали.
Когда девушка подала торт с
Телефон у них стоял в «кабинете» дяди Артуро, маленькой комнатке рядом со столовой. Здесь стояли кожаные кресла, в стеклянном шкафу под замком хранились принадлежавшие бывшему хозяину дома книги на английском языке. И там же в американском письменном столе с отодвигающейся крышкой нынешний хозяин держал запас сигарет «Мальборо» и порнографические журналы.
Отец кивнул тете Изабелле, извинился и пошел в кабинет. Взрослые вернулись к прерванному звонком разговору. Речь, помнится, шла о президенте Клинтоне и майамистах. Я сидела ближе всех к двери кабинета и поневоле подслушивала, что говорит отец.
— Да? Да? Что это?.. Невозможно. Я в Сантьяго. Ну ты же знаешь наши поезда. Как я могу?.. Нет-нет-нет, разумеется, нет… Да пусть к черту катятся… Да, поеду ночным. Надеюсь, это не говорит о состоянии всей остальной… Хорошо. Погоди, погоди, напомни, пожалуйста, Хосе о дизеле.
На этом разговор закончился.
Дядя Артуро в это время предсказывал:
— Вот увидите, президент Клинтон и папа приедут на Кубу вместе. Попомните мои слова. Запомните сегодняшний день.
Я помню. Было первое октября 1993 года.
Отец положил трубку, взъерошил волосы. Вернулся в столовую. Кокосовый торт остыл. Папа посмотрел на маму. Ободряюще улыбнулся мне. Я снова занялась десертом.
— Кто это? — спросил дядя Артуро.
— Альдо заболел, мой сменщик. Хотят, чтобы я утром был на работе.
Дядя Артуро пришел в ужас:
— Возвращаться?! Как же это? Ты ведь только приехал. Дети даже не успели поиграть с кузинами. Мы и на море не сходили!
Отец покачал головой:
— Нет-нет, все останутся. Я вечером поеду обратно десятичасовым.
— Неужели там нет никого другого? Почему всегда ты? — спросила мама.
— Я единственный, кому они могут доверять. — Отец подошел и поцеловал ее в лоб.
Мама нахмурилась и, как я подозреваю, подумала, действительно ли это звонил Альдо, уж не шлюшка ли какая-нибудь, с которой папа все это время планировал устроить свидание.
За окнами пылал закат. Мы играли в канасту, покер и мою любимую игру — двадцать одно.
Дядя Артуро рассказал глупый анекдот:
— Вопрос: кто производит французские шлепанцы-вьетнамки? Ответ: Филипп Флип-Флоп.[24]
Отец — анекдот политический:
— Вопрос: каковы три крупнейших завоевания кубинской революции? Ответ: здравоохранение, просвещение и спорт. Каковы три крупнейших неудачи кубинской революции? Ответ: завтрак, обед и ужин.
На ужин были тосты с нутеллой.
Стали укладываться на ночь. Рики лег на одной половине кровати, я — на другой.
Ночью в полях кишат насекомые, за ними охотятся тучи американских летучих мышей. Их столько, что луны не видно.
Папа зашел рассказать сказку и поцеловать нас на ночь. От него пахло ромом, в глазах стояли слезы. Никакой сказки. Ничего. Даже не попрощался.
Следующий день.
Помню морской берег. Отлив, мокрый песок, пронизывающий ветер. На обнажившемся дне — пучки водорослей, прозрачные медузы. Руки у меня посинели от холода. На ветру болит порез на большом пальце правой руки.
Делать нечего. Я припозднилась, остальные ушли без меня. Ходила туда-сюда по берегу, оставляя на нем следы босых ног, нашла выброшенную морем палку, писала ею на песке свое имя. Подняла прядь водорослей с пузыреобразными вздутиями, наполненными воздухом. Сдавишь такой пузырь, он с хлопком лопается. В нем соленая слизь, она стекает по пальцам прямо на белую шаль тети Изабеллы.