Деньги за путину

— Гудрон! Гудрон чем размешивали? — рявкнул бригадир и в волнении часто-часто заморгал. Савелий похолодел.

— Как чем? — робко переспросил он. — Палкой. Как ее — квачей, что ли?

Бригадир шваркнул ладонью о днище кунгаса. Казалось, что с ним сейчас случится припадок. Он скрипнул зубами и тихо проговорил:

— Сева, не придуривайся. Я спрашиваю, гудрон вы разводили соляркой?

— Мы спросили у ребят с соседнего кунгаса, как ты велел, — вмешался Антонишин, отчаянно крутя шеей. — Они ничего не сказали про солярку.

— У кого спрашивали?

— А такой кудлатый, здоровый парень…

Шелегеда усмехнулся:

— Тогда все ясно. Э-эх! Как вы про солярку-то забыли?

Случись это в начале путины — несдобровать бы ни Савелию, ни Антонишину. Но сейчас ни у кого не появилось желание даже обругать виновников. Лишь Корецкий громко вздохнул и махнул рукой:

— Господи, куда я попал!

Бригадир распорядился сколоть старый гудрон. Славу отправил в колхоз за паяльными лампами.

Шелегеда перевел взгляд на невод — можно снова начинать переборку. Он размышлял: часов через пять начнется прилив, за это время с кунгасом никак не управиться. Значит, надо выволакивать его на берег, чтобы схватился гудрон. Но восьмерым такую махину не осилить, а трактор сюда не пройдет. Это раз. Что делать с рыбой в садках? Закрыть «секретки»? Рука не поднимется. Такого еще, наверное, за всю историю путины не было, чтобы сознательно не пустить рыбу в невод. Но ведь иначе погибнет. И этого никто не простит. В любом случае пока ясно одно — «хвост» первого массового хода кеты упущен. Второй начнется, может быть, через неделю, он будет значительно слабее, а третьего вообще можно не дождаться.

Слава вернулся с Николаем Захаровичем. Не поздоровавшись, Чаквария быстро направился к кунгасу. В молчании столпились все рыбаки.

— Поздравляю, дорогой! — раздраженно бросил Чаквария бригадиру. — Голову мне за вас снесут.

— Надо успеть осмолить до прилива, — сказал Шелегеда. — «Секретки» невода придется закрыть…

— Что-о?! Слушай, ты соображаешь, что говоришь, дорогой?

— Есть выход, не горячись, Николай Захарович, — как всегда улыбаясь, произнес Анимподист. — Вези людей с тех бригад, пусть выбирают. А мы кунгасом займемся.

— Ну уж тихо! — Шелегеда даже слегка побледнел. — За невод отвечаю лично я, и чужим людям на нем делать нечего. На мне он висит, понял? Четырнадцать тысяч!

— Да погоди, погоди, — Чаквария легонько хлопнул бригадира по плечу. — Анимподист дело говорит. Иного-то выхода нет. Сам буду с ними. Я тоже отвечаю за невод. Пойми, Гриша, у тебя выходит по принципу: ни себе, ни людям. Так, что ли?

— Кому рыба зачтется?

— Действительно, кому? — подхватил Корецкий.

— Тем, кто будет перебирать. — Инженер вдавил окурок носком сапога.

— Может, пятьдесят на пятьдесят? — предложил Корецкий.

— Без «может». Это не частная лавочка, а государственный колхоз.

— Именно, — подтвердил Витек.

Загудели «паялки», запылал костер.

До того как подступила первая приливная волна, все же успели осмолить корму и часть днища. Потом осторожно спустили кунгас на воду. Почерневшие от сажи и усталости, рыбаки бухнулись на нары. И если бы опять не Ннокко — лечь им без горячей пищи.

А ночью поднялся шторм. Еще с вечера теплоходы потянулись с моря в реку, Нноко решил разбудить Шелегеду.

— Кунгас надо тащить дальше от берега. Большой ветер будет, бросит на камни. Тогда — камака, смерть!

Бригадир с трудом разбудил Славу, и они вдвоем отбуксировали кунгас подальше от берега, бросили якорь.

Шелегеда, поглядывая на зловещие тучи, мрачнел. Славе посоветовал увести катер под укрытие Нерпичьей косы. Вместе с Нноко они убрали с берега все, что могло унести в море, и разбудили дежурного — Антонишина.

Первые удары ветра рванули палатку. Неровно сыпанул дождь, жестко захлопал брезентовые потолок. Сынок забился под нары, тихонько заскулил. Неожиданно загрохотало гофрированное железо на кухне, зазвенело и покатилось с обрыва ведро. Шелегеда засветил керосиновую лампу. Никто не проснулся. Савелий то и дело вскидывал во сне руками — у него давно болели кисти и локти. Шелегеда вспомнил, как у него самого тоже ныли руки и как он, по рассказам ребят, тоже махался во сне. «Профессиональная болезнь, — усмехнулся бригадир. — И ничего с этим не поделаешь».

Он накинул куртку с капюшоном, вышел из палатки и тут вспомнил о Розе, приемщице с рыббазы. Это был последний, так сказать, запасной вариант. Не очень надежный, но все же… Подумав о Людмиле, Шелегеда поморщился — как она там? Людмила здесь ни при чем — только Роза могла спасти дело.

У завала плавника вспыхнул слабый огонь, погас, — снова сверкнул. «Костер или фонарик. Кто там может быть? Ах, да омельчуковская блондинка. Неужели и в эту погоду пришла? А где он?» Шелегеда заглянул в палатку. Омельчук лежал навзничь, неловко подвернув руку. Бригадир толкнул его и тихо сказал: «Твоя пришла». Омельчук вздрогнул, испуганно выкатил глаза, не соображая в эту минуту, где они что с ним…

— А-а, ясно. Надо же, проспал… — Он быстро оделся, прислуживаясь. — Что это?

— Шторм. Идите на кухню. Да выспись сам. Завтра работенка еще та предстоит…