Деньги: Записка самоубийцы (Money: A Suicide Note)

– Я? Сейчас, попробую вспомнить… Сказала: «Не дури».

– Может, это и правда, – высказался я, осмелев. – Ин вино… как там это, ну, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, и все такое.

– Не дури, – ответила Мартина.

Правда же, она производит впечатление нормального человека – по сравнению с прочими моими знакомцами? С другой стороны, у нее всегда были деньги – никогда не было так, чтобы денег у нее не было. Деньги беспечно фигурируют в покрое и фактуре ее одежды, в замшевости сумочки, в блеске волос и яркости губ. Длинные ноги прошли изрядный путь, и не только сквозь время. Розовый язычок владеет французским, итальянским, немецким. Выжидательные глаза повидали многое и ожидают увидеть гораздо больше. Еще в юности она придирчиво отбирала кавалеров, элиту – небо и земля по сравнению с обычным сбродом, нерегулярными войсками, наемниками, рядовыми срочной службы. Улыбается она проницательно, возбужденно и игриво – но также невинно, поскольку деньги приносят ощущение невинности, если были с вами всю дорогу. Как еще можно тридцать лет проторчать на этой свете, оставаясь свободной? Мартина не светская женщина. А какая? Это-то и непонятно.

– Кстати, – сказал я, – а откуда ты всегда в курсе, когда я в Нью-Йорке и когда лечу обратно?

– От Осси, – пожала она плечами.

– А он откуда знает?

– Он же все время мотается туда-сюда. Наверняка у вас там есть какие-нибудь общие знакомые.

– Тогда понятно, – произнес я.

– Как там… твоя подружка?

– Селина.

– Точно. И как вы там? С ней? Вместе?

Я подумал и сказал – или, может, за меня высказался один из моих голосов:

– Не знаю. В смысле… ну, бывает же, что с кем-то, а все равно один.

– …Она красивая?

– Есть такое дело, – отозвался я. – А как Осси?

Она ничего не ответила.

– Он тоже красивый, – проговорил я.

Но она так и не ответила. Вместо этого она спросила, как я думаю, почему я столько пью, и я сказал, как я думаю, почему столько пью.

– Я алкоголик, – сказал я.

– Никакой ты не алкоголик. Просто жадный мальчишка, которому больше нечем заняться. Тебе еще не надоело?

– Надоело. И давным-давно. Еще как надоело.

Через двадцать минут мы стояли на топком тротуаре. Напротив блестел огнями ряд витрин, словно на кинопленке, типичный манхэттенский мелкий бизнес: таиландская прачечная, ремонт сумок, кулинария («У Лонни» – «Лучшие сэндвичи» – «Даешь ядерное разоружение!» – «Извините, закрыто»), полутемные джунгли цветочной лавки, дзенские сувениры («Принимаем все кредитные карты»), феминистский книжный. Мы с Мартиной исполняли неловкий танец расставания, ограниченный набор па. Она еще стояла лицом ко мне, но плечи уже отворачивались… Когда сам маленький и пытаешься укрыться от чего-то большого (снился когда-нибудь такой сон?), то единственный выход – забиться в узкую щель, куда преследователь не сможет пролезть. Но тогда нужно там и сидеть, в узкой щели, или сжаться и забиться еще глубже. Так вот, в узкой щели мне надоело. Узкая щель задолбала меня по самые гланды. Мне надоело, что меня разглядывают, а я не в курсе. И как меня достали все эти отсутствия.

– Ну хорошо, – с отчаяния выпалил я. – Так помоги мне! Дай почитать что-нибудь. Покажи, что стоит почитать. – Я кивнул на книжную витрину напротив. – Что-нибудь познавательное.

Она сложила руки и задумалась. Я понял, что она довольна.

– Хорошо? – спросил я.

Вместе мы перешли через ухабистую улицу. Мне было сказано подождать снаружи. Витрину украшали стопки последнего термоядерного достижения феминистской мысли: «Ни за что в жизни», автор – Карен Кранквинкль. Я пробежал глазами приложенные ксерокопии отзывов и рецензий. Женатая женщина и мать троих детей, Карен Кранквинкль полагала, что интимная близость – это всегда изнасилование, даже если ни один из партнеров так не считает. Она задорно скалилась с оборота обложки. Да уж, какое там насиловать – я бы к ней и на пушечный выстрел не подошел. С другой стороны, может, они все будут так выглядеть, после нескольких тысяч изнасилований.

Вернулась Мартина. Она купила мне книгу в твердой обложке и в супере. Возможно, не новую, но все равно книжка выглядела баксов эдак на пять.

– Ущерб велик? – поинтересовался я.

– Ущерб нулевой. Забирай так.

– Когда мне позвонить?

– Когда прочтешь, – сказала она и отвернулась.