Деникин. Единая и неделимая

По сути он пытался убедить союзников в том, что единоначалие под рукой генерала Деникина чуть ли не вызовет бунт среди казачества, которое-де сам Деникин «не понимает». При этом Краснов вроде как не замечал, что именно в составе Добрармии уже год с успехом сражались казаки генералов Семилетова, Богаевского, есаулов Лазарева и Бокова, полковника Краснянского. С успехом у Деникина воевали кубанцы и терцы, добившиеся в составе армии куда больших успехов, чем более многочисленная Молодая армия атамана Краснова.

Можно, конечно, было бы это объяснить личной неприязнью двух генералов, а также подогреванием ситуации любимцем Краснова генералом Денисовым, у которого были личные счеты с Деникиным. Тот вообще отказался передавать 90 тысяч листов планов и карт для войск, свои новые уставы и войсковые учебники добровольцам, заявив, что все операции, задуманные в его штабе, «глубоко обоснованные, действия же Добровольческой армии — кустарные».

С этим можно спорить сколько угодно, но уж совершенно точно Деникин никогда бы не простил Денисову его «странствующих музыкантов», как вряд ли простил Корнилов генералу Алексееву его определение «генерал с сердцем льва и мозгами барана».

В конце концов дело было не в личных амбициях, а в фактах. Факты же были явно против командования Донской армии.

Прекрасно понимавшее, что донцы без германской поддержки долго не выдержат, командование красного Южного фронта, собрав мощный кулак, зимой 1918–1919 годов навалилось на Молодую армию с севера и северо-востока. Как писал Деникин, «в конце декабря сначала один донской полк предался на сторону красных, потом несколько станиц, и войска Верхне-Донского округа заключили мир с большевиками и начали расходиться по домам. Пораженческое настроение ширилось по фронту, и одновременно ширились прорывы, в которые беспрепятственно вливались волны красных, выходя в тыл и угрожая окружением еще боровшимся войскам Хоперского округа».

Сам Краснов уже вскоре жаловался на то, что «прекрасно вооруженные, снабженные пулеметами и пушками отряды наши уходят без боя в глубь страны, оставляя хутора и станицы на поругание врагу. Теперь сдаются на милость красной сволочи целыми сотнями и с нею вместе идут избивать своих отцов и братьев. Теперь арестовывают офицеров и старших начальников, выдают их на расстрел красным и тем подрывают в них веру в казаков и лишают их необходимого мужества…»

Антанта понимала, что единственной реальной силой в Доброволии может быть только Добрармия и сам Деникин, к которому тяготели уже не только Кубань (главным образом, линейные казаки и генералитет), Терек и Северный Кавказ.

Казачий сепаратизм Дона и кубанскую самостийность разделяли далеко не все. К примеру, атаман Оренбургского войска Александр Дутов писал: «… Наше войско сепаратических стремлений не имеет и борется за всю Россию. На вашу армию мы возлагаем большие надежды и полагаем, что только вы и решите окончательно судьбу России. Ваша армия находится на юге и имеет все под рукой. В ваших руках уголь, железо, нефть, лучшие пути сообщения, сравнительно короткое расстояние до Москвы. Кроме того, вы имеете возможность, владея Черным морем, получить всевозможные пополнения и припасы…»

Наладить связь именно с Деникиным пытались Сибирь, чехословаки, Комуч, киевские монархисты, Крым, Псковский добровольческий корпус генерал-майора Генриха-Карла-Тимолеона фон Нефа и др. Союзники понимали, что доказавший и в самые тяжелые периоды войны свою лояльность Антанте главком ВСЮР единственный, кто представляет из себя реальную силу и реальную власть на территории «сфер влияния». С ним можно иметь дело и можно договариваться. Как и на каких условиях, вопрос торговли и дипломатических усилий. Но в данной ситуации судьба всего «Белого дела» находится в руках Добрармии, а значит, и в руках 46-летнего Генерального штаба генерал-лейтенанта.