Денис Бушуев

Алим причалил к старенькой лаве, строго-настрого приказал Грише никуда не уходить и пошел в райисполком.

Райисполком помещался на главной улице в трехэтажном здании, выкрашенном в какой-то серо-бурый цвет. Первый этаж занимал народный суд. Второй и третий – райисполком.

Патокин был на заседании, и секретарь, прочитав протянутую Алимом повестку, попросил прийти в 4 часа дня. Побродив бесцельно по улицам, Ахтыров зашел в «Дом крестьянина», пообедал, потом посидел в городском саду на скамейке и направился снова в райисполком.

Он был как-то странно спокоен. Внимательно рассматривал леса на ремонтируемом здании и даже подумал о том, что леса плохо наведены, что они неудобны для работы. Взглянув на городские часы на площади, он немного удивился, что так мало прошло времени: было всего только два часа. У здания райисполкома толпился народ, и Ахтыров понял, что оживление это царит не потому, что тут райисполком, а потому, что на первом этаже находится народный суд. Ахтыров купил газету и вошел в просторный общий зал народного суда. «Тут где-нибудь найду местечко и почитаю», – решил он.

В зале было многолюдно и шумно. Мужчины, сбившись в кучку, что-то горячо обсуждали, перебивая друг друга и матерясь. Женщины, со скорбными и бледными лицами, прислушивались к тому, что говорили мужчины, – некоторые плакали. Тонко и без умолку кричал ребенок, и мать – простоволосая пожилая крестьянка – совала ему желтую грудь, которую ребенок не хотел брать и отпихивал крошечными ручонками. Алим вошел в тот момент, когда только что вынесли очередной приговор группе колхозников, обвиненных в саботаже. Всех обвиняемых приговорили на разные сроки к тюремному заключению. Поморщившись, словно от горькой пилюли, Алим торопливо прошел в конец коридора и сел на одинокую скамью возле окна.

Здесь было тихо. Лишь слегка доносилось приглушенное гудение из общего зала, да за дверью справа слышался чей-то разговор. На двери висела дощечка с надписью: «Посторонним вход строго запрещен». Алим взглянул на нее и развернул было газету, как вдруг отчетливо услышал свою фамилию, произнесенную за дверью. Он положил на колени газету и прислушался.

– …Ахтырова? – переспросил чей-то глухой баритон, и Алим сразу узнал голос следователя Макарова.

– Да… я о нем именно и говорю, – послышался другой мужской голос, низкий и раздраженный.

– Еще не начинал.

– Послушайте, Макаров, я же вам давно дал распоряжение вернуться к этому делу. Нельзя же, чёрт возьми, в такое тревожное время оставлять что-то неоконченным, нераспутанным до конца…

– Да ведь, товарищ Шестопалов, дело-то больно старое, шесть лет прошло…

– Хоть бы сто лет прошло! Я повторяю: дело Мустафы Ахтырова надо распутать. Хорошо еще, если преступление совершено на бытовой почве, а если это вылазка классового врага! С какими глазами мы явимся на отчетный год в область? Что скажет область? Был приказ: до 31 декабря 1937 года вскрыть все старые дела, оставшиеся нераспутанными. А у нас чёрт знает что творится! Шесть лет ловим одного преступника… Короче говоря, забирайте дело и начинайте все сначала. Я познакомился с ним: ничего там особенно сложного нет. Проявите больше тщательности и… немного психологией поинтересуйтесь. Но о́рдена – заранее скажу – не получите, потому что дело не политическое, а такое… семейное…

– Семейное?

– По-моему, семейное… Так, по крайней мере, мне показалось при знакомстве с вашими же протоколами допросов… Дайте на минутку «дело»…

Наступила тишина.

– Проверьте-ка еще раз всякие там отношения между братьями и женой Алима Ахтырова… – снова заговорил собеседник Макарова. – Затем этот идиотик, как вы его окрестили в одном месте, тоже фигура интересная. Почему он у них в доме в почете таком? Что за дружба странная?..

– Я думал над этим, товарищ Шестопалов.

– Думали, да, видимо, не додумали до конца.

И опять они замолчали. Алим, уже не думая о том, что его могут заметить, приник ухом к самой двери, вцепившись руками в косяк.

– Так… Старик еще этот… Старик здесь ни при чем. Это был ваш ложный путь…

– Да я и сам потом отказался от этого варианта…

– Время у вас плохо прослежено… Надо до минут рассчитать уход и приход подследственного к месту и с места преступления… Вот опять неясно: где этот идиот болтался час с лишним в момент убийства?

– У гражданки Теплюковой находился. Там дальше есть объяснение, товарищ Шестопалов. Следующий лист… Вот показания Теплюковой, а вот ее матери…

– А дорога его назад, в пивную, не прослежена… Может быть, он заходил в садик-то…

– Трудно было все это проследить. Тупой он, как баран… Говорит много, а толку мало.

– Теперь смотрите: очень не ясен уход жены Алима Ахтырова на-полдни… А, кстати, как братья жили? Дружно?

– По заверениям свидетелей – очень.

– Эх, чую я, – вздохнул собеседник Макарова, – что тут одной только малюсенькой запятой не хватает. Поставь ее – и все сразу станет ясным. Тут что-то такое… ну, как бы вам сказать… Тут в отношениях, в отношениях искать надо… кто чем дышал, кто чем жил…

Он помолчал, пошелестел листами и тихо спросил:

– Через фесочку, значит, его саданули? по голове?