Денис Бушуев

Придя в себя после недельного запоя, Ананий Северьяныч попарился в бане, сходил в церковь и, чувствуя свою вину перед Ульяновной и перед сыном, деньги которого он пропил, с жаром набросился на работу.

Но судьба не щадила запуганного Анания Северьяныча. Вскоре ему пришлось перенести новое испытание.

Однажды, поздним вечером, засветив на ночь все свои бакена и вехи, Ананий Северьяныч возвращался на маленьком ботнике в Отважное. Вечер был бурный и холодный. В клочьях туч нырял блеклый серпик месяца. По реке ходили тяжелые волны с зеленоватыми пенными гребнями.

Поравнявшись с Ленивым лугом, Ананий Северьяныч заметил на песчаной косе, далеко вдавшейся в реку, бревно. «Эге… – подумал старик, – вот Ульяновне и подарок, дровишки, стало быть с конца на конец, да еще березовые, видать…» – и, повернув ботник, отправился за добычей.

Отмель не позволяла подъехать прямо к цели: Ананий Северьяныч направил ботник в глубокую застругу, пристал к берегу и зашагал по рыхлому и сухому песку на край косы. Выплыл месяц и осветил бушующую Волгу. Ананий Северьяныч глянул под ноги и обомлел: вместо бревна на приплеске лежал утопленник. Волны шумно толкали его в бок, словно хотели подальше выбросить на берег. Он лежал на спине, разбросав руки, распухший, в полуистлевшей исподней рубашке и брюках-галифе. Сапог на нем не было. Голые черные ступни до половины высовывались из воды, на одутловатом лице блестели оскаленные зубы, а в глазных впадинах лежал замытый песок.

– Господи Иисусе… – прошептал Ананий Северьяныч и побежал что было сил к лодке.

Лихорадочно работая веслами, он старался не смотреть на песчаную косу, где безмолвно лежал, омываемый волнами, прошедший свой путь человек…

XXVI

Белоснежный красавец пароход «Крым» шел по Самарской луке.

День был солнечный и тихий. Левый луговой берег Волги, с зализами и косами, с невысоким леском, пашнями, редкими деревеньками, далеко был виден и тонул на горизонте в мягкой голубовато-cерой дневной дымке. Справа высоко и грозно взметнулись Жигулевские горы, покрытые густым темно-зеленым лесом, кое-где тронутым первой августовской желтизной. За пароходом весело бежали ровные грядки волн, и, как длинная черная коса, стлался по спокойной воде густой дым. Пароход подходил к Куйбышеву.

Окончив вахту, Денис Бушуев, причесанный, гладко побритый, в синем кителе и ослепительно белых брюках, вышел на верхнюю палубу. В салоне I класса кто-то играл на рояле. Мелодия показалась Денису знакомой – эту вещь играла Варя. «Как же она называется? – вспоминал он, стоя под окном. – Ах да! Это Григ. „Песнь Сольвейг“». И, грустно улыбнувшись, он вошел в салон.

В пышном и просторном салоне I класса находилось всего два человека. Один – судя по форме, военный инженер, в очках, чуть сутулый, сидел за роялем; другой – сидел в углу за столиком, уставленным закусками. Этот второй как-то сразу привлек внимание Дениса. На вид ему было лет 45–50. Он был очень толст и румян. Длинные волосы свинцового цвета были гладко зачесаны назад, под большим рыхлым носом чернели короткие английские усы. Он лениво поднял красные пухлые веки и взглянул на Дениса. Этот взгляд, жидкий и холодный, поразил Бушуева своей необычайной проницательностью и остротой. «Какое неприятное лицо», – подумал Бушуев и сел на массивный диван неподалеку от незнакомца.

Слушая музыку, он задумался. Вот уже минуло почти два месяца, как он покинул Отважное, и жизнь его, внешне ровная и спокойная, была все так же полна тревог и мучительных размышлений. И больше всего его мучил вопрос о том, хорошо ли он поступил, так грубо и неловко порвав свою любовь? Стараясь отвлечься, он с головой ушел в творческую работу, и творчество стало его единственным утешением. За два месяца он написал много мелких стихотворений и начал работу над большой исторической поэмой «Царь Грозный». В Саратове он купил несколько интересных книг и увлекся эпохой Иоанна IV. И странные и беспокойные сомнения стали одолевать его в его собственном мироощущении. Далекая и страшная эпоха бросала, словно от зеркала, какой-то отраженный свет на современность. Кровь, тюрьмы, казни, а в центре – большая идея, долженствовавшая облегчить судьбы народа и осчастливить Россию. «Неужто, – думал Денис, – неужто к своему счастью человечество должно идти непременно через казни и кровь?» И, размышляя дальше, он ставил под сомнение и саму идею о всеобщем счастье как идею мифическую, не реальную, но за которую человечество может поплатиться ценой своего существования…

Пианист встал, шумно захлопнул крышку рояля и вышел на палубу. Бушуев поднял голову и посмотрел на незнакомца за столом. Незнакомец выпил рюмку коньяку, крякнул и закусил розовым балыком.

– Не угодно ли за компанию? – предложил он громким и каким-то скрипучим голосом, подымая тяжелые красные веки. Он был, видимо, уже сильно пьян.

– Благодарю. Я не пью, – ответил Бушуев и хотел было встать и уйти, но что-то удержало его, какое-то странное желание узнать поближе этого человека.

– Музыку, видать, любите?

– Музыку?.. Люблю, – ответил Бушуев.