Денис Бушуев

– Гм… вроде Дениски, значит. Тоже – строчит?

– Куда Денису до него! У Бориса-то Евгеньевича целые книжки написаны. Он сам мне показывал. Ведь молодой совсем: двадцать восемь лет… А богач какой! Ой-ё-ёй! Один раз как вывалил деньги на стол – гора выросла!..

– Ишь ты… – покачал головой дед.

– Ей-богу!.. А добрый какой! Сколько он маме денег передавал – счету нет! На Троицу платок ей шелковый подарил, в город ездил за платком-то. Чудо, а не платок!.. А мне, знаешь, что подарил?.. – Финочка наклонилась и, сверкая серыми глазенками, таинственно проговорила: – Только ты, дедушка, не проболтайся… Он мне подарил новое крепдешиновое платье и лакированные туфельки. Но такие туфельки, что не носить их, а поставить в горку за стекло да и любоваться ими! Я таких сроду и не видывала. Мамаша только ахнула, схватила туфельки и платье да и заперла в сундук. «Замуж, – говорит, – пойдешь, тогда и дам, а раньше – проси не проси – не дам…» Я поплакала, поплакала да и перестала: все равно, думаю – мои, никуда не денутся. А мамаша говорит: «Чем мы, доченька, расплачиваться за это добро будем?» А я ей: «Да ведь он, мамаша, и не просит ничего взамен-то…»

Финочка вздохнула и добавила:

– Конечно, жалко, что не можем угодить человеку… Уж я ему молока даю вдоволь. А то поснимаю сливки с крынок – сливки он очень любит – да и снесу ему тайком от мамаши. А мамаша – на кошку: «Вот, – говорит, – подлая, повадилась в погреб лазать!» Только ты смотри, дедушка, не скажи об этом… я на тебя надеюсь.

Дед Северьян ничего не ответил. Влажные голубые глаза его попрежнему рассеянно скользили по воде, бороду чуть трепал ветер, корявые пальцы рук крепко сжимали весла, только брови чуть-чуть хмурились.

– А один раз, дедушка, он мне, знаешь, что сказал? – продолжала разболтавшаяся Финочка.

– «Вы, говорит, Финочка такая красивая, что просто ужас какая красивая! Я вот возьму вас и увезу с собой в Москву. Поедете?» За руки взял, в глаза этак жалостливо смотрит. А я смеюсь и говорю: «Да у меня ведь жених есть, Вася Годун! Как же я могу с вами поехать?» Ничего он мне на это не ответил, только, по-моему, обиделся немножечко. И опять так жалостливо посмотрел, что у меня сердце захолонуло… Вот какие люди бывают, дедушка… – гордо заключила Финочка.

– Нда-а… – неопределенно крякнул старик, – люди разные бывают: и хорошие, и плохие. А где кончается хороший человек и где начинается плохой – вот тут-то и туман. Один, видно, Бог знает… Ну, приехал… Иди-ка ты, девушка, к сестрице своей, да расскажи ты ей про все про это. Она помоложе меня – может, лучше разберется, каков твой постоялец…

Финочка удивленно посмотрела на старика, выпрыгнула из лодки и, сверкая голыми икрами, помчалась вприпрыжку в гору, к дому Ахтыровых.

В Татарской слободе ждало деда Северьяна горькое разочарование. Вместо Макара Шубина встретил он в конюшне другого конюха, молодого, незнакомого. И рассказал этот конюх, что Макара Шубина и еще одного старика забрали милиционеры, отвезли в город и посадили в тюрьму за то, мол, что на колхозном собрании советскую власть ругали. Рассказал, а волоса конского не дал.

– Чего тебе, чёрту белобрысому, жалко?.. – обиделся дед Северьян.

– Конские хвосты, папаша, есть государственная собственность, – пояснил молодой конюх, – и ежели мы будем каждому прохожему по хвосту давать, то лошади хвостов не напасутся, а к осени убыток колхозу выйдет на тыщи рублей…

Плюнул старик ему под ноги и, не солоно хлебавши, пошел назад к лодке.

У лодки стояли две незнакомые толстые бабы из Спасского и дожидались хозяина. Мальчишка, удивший рыбу на лаве, рассказал им, что приехал старик из Отважного и что, наверно, назад поедет, а бабам надо было на другую сторону Волги переправиться.

Выслушав просьбу баб, дед Северьян, и без того огорченный постигшей его неудачей, раздражился еще больше и сердито закричал:

– Да что у меня: пассажирское сообщение, что ли?.. Сюда ехал – девку вез, отседова хочу ехать – опять груз! В вас сколько весу: небось пудов по осьми в каждой? Задаром не поеду. Платите по гривеннику с пуда!

– Заплатим, батюшка, заплатим… – закивала головой одна из баб, кривая на левый глаз. – По полтинничку заплатим. Только перевези уж…

– Ладно. Садитесь… – примирительно сказал старик, загоняя баб в лодку. – Насчет денег это я – к смеху… За такой труд денег не беру.

Всю дорогу бабы щебетали, перемывая косточки знакомым.

– Слушай, Коновна, что мне сапожникова жинка рассказывала, – таинственно заговорила кривая баба, когда лодка была уже на стрежне. – Чуть было не забыла! Стыд-от какой, и не приведи Господи! Слушай. Манефка Ахтырова с отважинским парнем спуталась. Вся слобода знает про это, один только муж не знает. И не найдется же доброго человека, чтоб глаза мужу-то открыть! Вот ведь какие люди пошли. Подумай-ка!..

– Вот-те и мужняя жена! Вот-те и раскрасавица! – сокрушенно покачала головой другая баба. – А кто ж парень-то?..

– Бушуев, Коновна… Что лоцманом на «Товарище» ходит… Я-то его не знаю, но люди сказывали…