Братья Тургеневы писали и печатали стихи в журналах, в том числе и в изданиях под редакцией Николая Михайловича Карамзина. Имя писателя Карамзина, будущего автора знаменитой «Истории государства Российского», в ту пору уже было известно в Москве.
Тургеневы указали Денису дорогу в первый русский альманах «Аониды», где сотрудничали видные писатели: Державин, Херасков, Капнист, Дмитриев, и ввели его в литературное общество, имевшее свой устав и библиотеку. При этом обществе издавался альманах «Утренняя заря». В нем публиковались стихи, рассказы и критические рецензии наиболее одаренных студентов университета и воспитанников пансиона.
На одном из вечеров «Дружеского литературного общества» (так именовали юные дарования свое собрание), Денис встретился с семнадцатилетним поэтом Василием Жуковским.
Стихи Жуковского пользовались успехом в столице. Знатоки и ценители словесности прочили ему славу одного из первых поэтов России.
Кипучая литературная Москва произвела сильное впечатление на юношу. Он стал взахлеб читать книги, журналы, увлекся изящной словесностью и даже сам вздумал сочинять стихи. Но занятие сие оказалось не из легких: сколько Денис ни бился, сколько ни грыз перьев и ни рвал листов бумаги, но так и не смог придать своим быстротечным мыслям и словам строгую форму.
Тогда он решил взяться за переводы.
Вот образец одного из первых стихотворных опытов Давыдова – переложения французской пасторали на русский лад:
Хотя поэтические пробы пера Дениса оказались слабы и подражательны, впоследствии он приобрел широкую известность, как поэт-партизан, воспевавший в своих стихах и песнях походную жизнь, доблестные воинские подвиги и крепкую гусарскую дружбу. Недаром Пушкин, горячо любивший Давыдова, считавший его «отцом и командиром», «певцом и героем», посвятил ему такие пламенные строки:
Однако ничто не вечно под луной: через год над безмятежной и хлебосольной московской жизнью Давыдовых внезапно грянул гром средь ясного неба. По негласному указанию царя Павла I была учреждена строгая внеочередная ревизия Полтавскому легкоконному полку. Причем, как выяснилось позднее, ревизоры действовали весьма пристрастно, они обнаружили крупную недостачу казенных денег – сто тысяч рублей. Василий Денисович, будучи уже в чине бригадира, вынужден был подать в отставку. Для погашения долга ему пришлось заложить и распродать почти все свои родовые имения.
Уволившись из армии, отец Дениса купил поблизости от Москвы, в двенадцати верстах к западу от Можайска, небольшое село Бородино, где на холме высился крепкий, пятистенный, пахнущий хвоей и смолой барский дом.
Когда студеной зимой растапливали печи и из труб показывался легкий дымок, дом оживал среди пушистых, искрящихся снегов. А если налетал с полей стылый гулевой ветер, то заметенный по самые окна сугробами, притихший барский дом пускал в небо из труб кудрявые дымы и, как бы отчалив от вечной пристани, плыл встречь ветру, точно белый пароход по широкой заснеженной реке...
Среди полей, лугов и холмов, которые пересекали речки и ручьи, в живописном, окруженном семеновским леском Бородине Денису жилось привольно и счастливо. Здесь он впервые страстно увлекся ружейной охотой: со стаей гончих рыскал по полям и болотам, порская – поощряя собак искать следы зверя, подбадривая их голосом: «Ах, давай!», «Ах, буди, буди!», хлопая арапником, он преследовал зайцев.
Однажды пастух Емельян, завидев издали барчука, лихо скачущего на донском коне, громко хлопнул кнутом и поманил его к себе:
– Здравия желаем, Денис Васильевич!
– День добрый! Есть ли новости?
– Неужто не слыхали, Денис Васильевич?
– Что?
– А то, что в нашей округе волки объявились.
– И давно?
– Сосед мой, Пашка Лукичев, сказывал: на прошлой неделе с десяток овец порезали...
– Откуда ж они пожаловали?
– Да, видать, с можайских лесов прибегли.
– Значит, говоришь, волки? – удивился Денис. Меж тем большие глаза его сверкнули дерзостью и отвагой. – А логово где?