Денис Давыдов

Хотя Кутузов никаких переговоров с Лористоном не вел, ничего ему не обещал и, объясняясь многозначительными намеками, просто тянул время, что было выгодно для набиравшей силы русской армии и губительно для запертой в Москве французской. Наполеон, ожидая, что его посланник принесет мир — «Мир, во что бы то ни стало!» (вспомним одноименную картину художника Верещагина), не предпринимал активных действий. Но Александр I не одобрил даже такой военной хитрости и прислал своему главнокомандующему письменный выговор…

Но там-то был светлейший князь генерал-фельдмаршал Голенищев-Кутузов-Смоленский, а здесь — всего лишь полковник Давыдов, которого можно было стереть в порошок другим в назидание! Недаром барон Винцингероде сразу сказал про «государственное преступление».

Давыдов был отстранен от своей команды — он сдал ее подполковнику Пренделю, австрийцу на русской службе, и получил предписание отправляться в Главную квартиру.

«Кто когда-нибудь был отрываем от подчиненных своих, с которыми так долго разделял он и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности, — тот поймет волнение души моей при передаче моей партии во власть другого. От Бородинского сражения до вступления в Дрезден я сочетал свою судьбу с ее судьбою, мою жизнь с ее жизнью. Я расставался уже не с подчиненными: я оставлял сына в каждом гусаре, в каждом казаке, друга — в каждом чиновнике. Между последними были люди — Храповицкий и Бекетов, с коими я заключил союз, можно сказать, кровного братства, родившегося от непрерывного товарищества, сочувствия и сообязательств взаимных пожертвований жизни, и поныне сохраняемого воспоминаниями… воспоминаниями святых и чудесных событий, с коими слилось наше братское чувство. О, как черствый сухарь на биваке, запах жженого пороха и купель кровавая роднят людей между собою! Пятьсот человек рыдало, провожая меня»[305].

Полтысячи рыдающих партизан — суровых усатых гусар и бородатых казаков — впечатляет!

Давыдов уже садился в почтовую коляску, когда ему сообщили, что отряд гвардии ротмистра Орлова переправился через Эльбу. Это означало, что через несколько часов должен был капитулировать и Старый Город. Но фортуна действительно повернулась к Денису не тем местом, и вряд ли кто мог со всей уверенностью сказать, что́ ожидает нашего героя.

Между тем в печати уже дано было официальное сообщение: «Генерал Винцингероде доносит из Бауцена, что Нейштадт или часть Дрездена, по правую сторону Эльбы, занят его войсками»[306].

Формально барон был прав: отряд Давыдова действительно входил в состав его войск. Вот только имя самого Дениса оказалось вычеркнуто из истории. Обидно, но все ж таки не смертельно, ибо государь отнесся к нашему герою вполне милостиво.

«В Калише я явился прямо к начальнику главного штаба обеих союзных армий, князю Петру Михайловичу Волконскому. Князь немедленно пошел с бумагами, мною привезенными от Винценгерода, к светлейшему князю Кутузову. Кутузов, не отлагая ни минуты, предстал с ними пред покойного императора, напомнил ему о моей службе во времена тяжкие, напомнил о Гродне… Государь сказал: „Как бы то ни было, — победителей не судят“. Вот слова его»[307].

Война еще продолжалась, но ни одного вооруженного француза в России уже не было, так что государь выполнил свой обет и, очевидно, не стал думать, что Денис повторно покушается на его авторитет. Хотя известно, что «Ангел», как называли Александра Павловича с 1801 года, был злопамятен…

На следующий день Давыдов бродил — «скитался», как он сам выразился, по улицам Калиша, в то время как «по поводу взятия Дрездена было отслужено благодарственное молебствие, сопровождавшееся пушечными выстрелами. Тяжело было высланному из передовых частей армии инициатору этого успеха слышать победные выстрелы…»[308].

Затем Дениса пригласил к себе Михаил Илларионович. «Светлейший прислал за мною, излился предо мною в извинениях, осыпал меня ласками и отправил меня обратно к Винценгероду с предписанием ему возвратить мне ту самую партию, которая была у меня в команде. Я ему был благодарен. Он не мог сделать более; власть его уже была ограничена»[309].

Казалось, что Денис отделался легким испугом.

9 апреля 1813 года в двадцать девятом номере петербургской газеты «Северная почта» было опубликовано донесение главнокомандующего государю — о взятии Дрездена. В нем говорилось: «Быстрая переправа через Эльбу флигель-адъютанта Вашего Императорского Величества ротмистра Орлова…», «другие переправы через сию реку различных отрядов авангарда генерал-адъютанта барона Винцингероде…», «ключи города при сем, щастие имею повергнуть к освященным стопам Вашего Императорского Величества».

Имени Давыдова в этом донесении не было.

* * *

Беда не приходит одна: примерно в это время в действующую армию дошло из Петербурга известие о смерти флигель-адъютанта полковника Сергея Никифоровича Марина, который тяжело заболел осенью 1812 года, был отправлен в Санкт-Петербург для лечения и скончался 9 февраля.

Последнее его стихотворение называлось «Генваря 1-го 1813 года»: